Через минут пять звонит Анин папа, наш друг Толя, и со смехом пересказывает свой разговор с Даничкой: как Даничка требовательным тоном настаивал на прививках. «Такой маленький, а так настойчиво меня допытывал и так меня учил, и мне объяснял, чтобы коту приготовили еды на первый день, я удивился.»
— Даничка, ты уже, я вижу, проявил некоторую ответственность за кота, — сказала я. — Спросил, есть ли у кота прививки. И чем его нужно кормить? Поэтому мы кота возьмём.
— Мама, без shot котов нельзя брать, — резюмировал Даничка. — Нужно подождать, когда они сделают ему все shots.
Мне в голову не могло прийти, что нужно взять котёнка со всеми прививками и уколами. Анины родители выполнили требование Данички и сделали всем котятам прививки. Однако после того, как они заплатили за каждый shot по сто долларов, наше удивление прошло.
Через день чёрный–пречёрный кот–философ, без единого белого пятнышка, с прививками, названный Васей, молчаливо сидел в гостиной на диване в таинственной позе сфинкса и, спонтанно и ритмично мяукая, смотрел на нашу семью.
У каждого была своя респонсибилити за кота.
Кота воспитывал Илюша, разговаривал с ним, как с равным, считал, что кот угадывает его мысли, хвалил и наказывал, внушал ему правила поведения, не разрешал кусать телефонные провода, ходить по столам и побираться.
Кормила кота Дина, убирала за ним шерсть, чистила, выносила песок.
Яша на кота никак не реагировал.
А играл с котом Даничка, бегал с ним, скакал и развлекался. Чувствуя Даничкину простую и безответственную любовь, Вася обожал Даничку, тёрся о его ноги, приласкивался и всюду за ним следовал.
И только по ночам кот выходил и бродил в темноте, встречаясь неизвестно с кем.
Езда с наслаждением
Кто жил в Хьюстоне, тот знает, что этот город природа не наградила горами, холмами, и расположен он на космическом аэродроме, где дома друг от друга находятся на расстоянии пушечного выстрела и не соединяются ни пешеходными дорожками, ни тропинками, и даже к соседу нужно ехать на машине. В этом космическом городе не увидишь ни трамвая, ни троллейбуса, ни пешехода. Как вследствие атомной войны, не встретишь ни души. Все передвигаются в машинах. А как же дети? Детей развозят родители, и я работала шофёром у своих двоих детей. Они всё время куда‑то ездили. Как шофёр такси, по их требованию, я возила их по всем направлениям и во все стороны этого аэродрома, по друзьям, и за линейкой, и на каток, и в школу, и из школы, и в бассейн, и в луна–парк, не говоря уже о врачах и библиотеках. Я не знаю, как другие люди устраивались, конечно, в миллионерских домах у детей были шофёры но я, как нормальный середняк, бошьшую половину времени проводила за рулём. Потому сейчас женщины в Америке отказываются выходить замуж и иметь детей — будет некогда на работу ходить. Если бы я родилась в Америке, то тоже бы ударилась в передовые женские организации, но привезённые из России дети не давали мне такой свободы.
— Хочу к Чаку! Хочу к Чаку! — начнет канючить Даничка через полчаса после того, как я его привезла из школы.
— Хорошо, немного погодя — отвечаю я.
Через пять минут опять настойчивое канюченье:
— Хочу к Чаку! Отвези меня! Я уроки сделал.
К Чаку…
— О кей, сейчас я тебя отвезу, — говорю и вижу, Даничка уже наготове около машины.
Через открытые космические пространства города, по кривым фривэев, закручивающимся спиралями, синусоидами, кругами, касательными, едем к Чаку. Огибаем по дуге центр с кубатурами, пролетаем мимо школы, мимо фасада университета с высоченной остроконечной оградой и, наконец‑то, дом Чака.
Возвращаюсь обратно тем же путём, кругами и полукружьями. И не успеваю толком войти в дом, как в очереди стоит Илюша, сделавший домашние задания и готовый ехать в библиотеку. Библиотека в одном квартале, и я быстро туда и обратно. Вхожу в дом, раскидываю всё по углам и, не успев всего разобрать, только схватившись за метлу, слышу телефонный звонок:
— Мама, забери меня от Чака.
Сейчас, прямо на метле! Вылетаю из дома на красном японском «Датсоне», будто в ступе, опять лечу через моря фривэев, улиц, мимо сверкающих зданий, мимо зажигающихся огней… забираю Даничку и отправляюсь снова по кругам.
В городе смеркается. И «льётся мёд огней вечерних», и в окнах будто бы кружатся пары, а я кручусь по бетонным очерченным фривэям, уводящим меня от мечтательной жизни.
Подступает глухое раздражение…
— Как далеко, Даничка, живут твои друзья! Ты всё время ездишь! Каждый день тебя нелёгкая носит! — возмущаюсь я в машине, сначала потихоньку, а потом всё громче. — В такую даль я больше не могу тебя возить!