Они опустились среди холмов. Фани была без сознания, лишь иногда вздрагивала. Марк положил ее голову себе на колени. В отчаянии держал ее за руку, не зная, что делать. Когда она очнулась, он сказал, что должен вернуться за остальными, вдруг кого-то еще можно спасти. Сказал, что должен найти врача, чтобы тот помог Фани. Она качнула головой и скривилась от боли. Нет. Там некого спасать. Он только погубит еще и себя. И не надо врача. Потом она еле заметно улыбнулась ему. Ей удалось поднять руку и коснуться пальцами его лица. Марк понял, что она смахивает его слезу. Он даже не заметил, что плачет.
– Просто держи меня за руку, хорошо? – попросила она.
Марк кивнул. В горле встал ком, он не мог вымолвить ни слова.
Не отпускай меня, попросила Фани. И заставила его пообещать, что он не отдаст никому ее тело. Не надо никаких кладбищ. Если сможет, пусть он похоронит ее сам, прямо здесь.
Она снова потеряла сознание. Марк продолжал сидеть, глядя, как ее дыхание становится все слабее, и проклиная все три неба оттого, что не мог ничего сделать. Ему не верилось, что все это происходит на самом деле. Как бы он хотел, чтобы это все оказалось всего лишь его видением, страшным мороком, болезнью, от которой его бы кто-то излечил, сном, от которого он бы проснулся.
Фани пришла в себя. В последний раз. Увидев Марка, она попросила его еще об одной вещи. Чтобы он ни за что не забыл их снова. Они любили его. И Фани любила его. И Серафима. И Валентин, и Анатолия любили его. И даже Милана и Севастьян. И Нюкта любила его. Все эти годы. И не верила, что больше никогда его не встретит.
Голос Марка дрогнул, и он замолк. Я видела, как по его щекам текут слезы. Он отвернулся и быстро вытер их тыльной стороной ладони, но продолжал молчать. Я боялась сказать хоть слово. Только протянулась через стол и взяла его за руку. Марк извинился, и продолжил рассказ, но уже хриплым, каким-то сдавленным голосом.
Он рассказал, как нашел неподалеку от того места маленькую лощину, как перенес туда Фани и как стал, как мог, закапывать ее тело. Он выполнил данное ей обещание, оставалось нарушить другое.
В изнеможении он встал на ноги и отряхнул землю, приставшую к его рукам. Ему предстояло снова подняться туда, в страшную черноту, в жгучее золото за гранью второго неба. И он попытался, попытался изо всех сил. Но все ушло. Он раз за разом повторял то внутреннее усилие, напряжение без напряжения, которое позволяло ему подниматься над землей, но не только не смог достичь облачного рубежа – он больше вообще не мог оторваться от земли, снова оказавшись всецело во власти физических законов.
Шли недели и месяцы. Бессчетное количество раз он старался сосредоточиться так, как делал это тогда, поднять усилием воли свое тело, и хотя память говорила ему, что все так, что сейчас, вот сейчас все произойдет, у него ничего не получалось.
Марк опять помолчал. Я решила было, что он закончил свой рассказ, но, как оказалось, ошиблась.
– Дело было осенью, – заговорил Марк, пристально глядя мне в глаза. В его взгляде возникло тревожное напряжение и… как будто бы он просил о помощи.
Перед отъездом в Москву он еще раз зашел в тот дом. Постоял, потом поднялся на чердак, в какой-то невозможной надежде на то, что Фани ошиблась, и ребята смогли как-то вернуться. Но чердак был таким же, каким он покинул его в прошлый раз, как он, впрочем, и ожидал. И в сквере отдыхали совсем другие люди. И небо было просто обычным небом, к которому он привык за все годы своей жизни, таким, каким оно бы и оставалось для него и по сей день, если бы он не увидел тем вечером таитянок Гогена и девушку, парящую в воздухе.
Все вроде бы улеглось. Он не на шутку тогда перепугал Зою, вернувшись в отель в порванной одежде, весь в порезах и перепачканный землей – на счастье Егор смотрел телевизор в другой комнате… Что он мог сказать ей? Рассказать все, как оно случилось на самом деле? Но единственным доказательством – для Зои, для меня, для любого другого человека – было тело Фани с черными и золотыми ранами, а он же пообещал, что ее больше никто не потревожит. Он выдумал невразумительную историю про то, как нарвался на хулиганов, и Зоя ему, конечно, не поверила. Но шло время, они возвратились домой, у Егора начались уроки в школе, закончились их с Зоей отпуска, закрутилась рабочая дребедень. И, да, казалось бы, все встало на прежние места.
Была осень. Как-то раз ночью что-то вдруг разбудило Марка, он открыл глаза, и его охватило труднообъяснимое, беспричинное беспокойство. Он встал, стараясь не разбудить Зою, и прошел в комнату сына. Кровать Егора была пуста. Марк бегло осмотрелся и вышел в коридор. Проверил туалет и ванную, но Егора не было и там. Заглянул в гостиную, где из открытого окна сочилась прохладная свежесть осенней ночи, и на кухню. Тревога схватила его под ребрами, на подкашивающихся ногах он вернулся в комнату Егора. Заглянул под кровать. Нашел детский тапочек и игрушечный самолетик. Сына нигде не было. Он уже собрался разбудить Зою, но обернувшись, замер. Егор, в пижаме и босиком стоял на пороге своей комнаты. Марк почувствовал, как у него отлегло от сердца, но тревога не отпускала. Он спросил Егора, где тот был? Егор, как ни в чем не бывало, ответил, что ходил в туалет. А где второй тапочек? Егор пожал плечами. Не знаю, где-то тут. Когда он уходил, Егор окликнул его. Паап. Он остановился. Все в порядке, пап. Правда. Не волнуйся.