Батальон Николая, освободив город Богушевск, с ротой мотострелков ринулся вперед. С этого момента он целыми неделями действовал почти самостоятельно. Связь со штабом бригады держал по радио, а о согласованных действиях с соседями справа и слева нечего было и думать. С трудом удавалось организовать снабжение боеприпасами и горючим. Где-то по дороге застряла кухня. Колесные машины, как называли танкисты автотранспорт, по бездорожью не успевали за танками. '
Люди, где бы они ни были, тем более на войне, остаются людьми именно потому, что не теряют веры в жизнь й мечтают о будущем. Если бы солдата-фронтовика лишить этой мечты, лишить надежды на благоприятный исход войны; не только вообще, но и для него самого, он не мог бы надолго остаться человеком. Только страстная вера в жизнь и в будущее позволяют выдержать все, чем тяжела современная война.
Ещё в начале войны, когда Николай каждый день видел перед собой грязно-зеленые мундиры немецких солдат, когда у таких, как он, мало было надежды увидеть солнце завтрашнего утра, у него зародилось страстное желание самому участвовать в изгнании последнего оккупанта с советской земли. А с того времени, как он вернулся из немецкого тыла, появилась еще одна мечта: соединиться в наступлении со своим партизанским отрядом и встретить Сергея, Гусева, Барановского и ребят из своего батальона.
Последняя мечта рухнула с самого начала наступления под Витебском:, бригаду нацелили в другую сторону. Так он ничего и не узнал о друзьях-партизанах.
Форсировав Березину, бригада с боями продвигалась к Вильнюсу. Второй батальон действовал на правом фланге. Сбивая заслоны противника, танкисты двигались на Запад.
Николаю смертельно хотелось спать. Хотелось спать с тех пор, как началось наступление. Чтобы не задремать, он выглядывал время от времени из башенного люка и смотрел на двигающиеся за ним танки.
Немецкий фронт на этом участке развалился. Где-то в тылах бродили целые немецкие полки. Поэтому даже на марше надо было быть готовым ко всему.
— Броня! Броня! Я— Кама! Я— Кама. Как меня слышите? Прием, — раздался женский голос.
Николая вызывала штабная радиостанция. Он насторожился: в бригаде женщин не было. Впрочем, могли и прислать. Николай давно не бывал в штабе. Позывные верные.
— Кама! Я — Броня. Слышу вас хорошо. Слышу хорошо. Я — Броня. Прием.
— Броня! Дайте ваши координаты. Дайте ваши координаты.
Николай привычным движением раскрыл планшетку и тут же вспомнил, что у него нет карт этой местности: продвижение бригады было так стремительно, что штабы не смогли их доставить. Сам Николай несколько дней пользовался трофейной немецкой картой.
— Кама! Я — Броня. Бумаги нет. Бумаги нет! — ответил Николай, наспех зашифровав карту под «бумагой».
— Повторите! Повторите! — передали из штаба в ответ.
Это окончательно разозлило Николая. Что тут непонятного? Не ляпнуть же в эфир, что нет карт. И без того немцы подслушивают каждое слово и поэтому хорошо осведомлены о действиях бригады. Надо же было какому-то дураку зашифровать танковый батальон словом «броня». Вот уж действительно: совершенно секретно, а копию на базар.
— Дура небитая! — выругался Николай по адресу радистки и, переключив регулятор на передачу, грубо ответил: — На чем я буду определять координаты?
Штабная радиостанция замолчала на минуту, а потом раздался обиженный голос девушки:
— Бумаги высланы… Бумаги высланы… Николай с досады по-мальчишески высунул язык: ругань его, оказывается, попала в эфир. Рука действовала быстрее, чем он, полусонный, соображал.
«Понасажали девчушек на наши головы», — проворчал он, про себя оправдывая свою грубость, но досада не проходила: дернул же черт показать себя хамом! Но теперь уже ничего не исправишь. Слово — не воробей, вылетит — не поймаешь.
Он уже собирался сказать что-нибудь, чтобы загладить свою вину, но в это время на той же волне заговорили одновременно несколько радиостанций, и голос девушки потонул в хаосе звуков.
Прозвучал раскатистый выстрел орудия. Николай выглянул из люка. Головная походная застава, открыв огонь, ринулась в атаку на скопление бронетранспортеров и автомашин. В стороне от них метрах в трехстах, прикрываясь кустарником, немецкие артиллеристы торопливо поворачивали пушку. Не подозревая об опасности, командир передового взвода младший лейтенант Зорин рвался вперед.
Николай резко повернул башню и выстрелил из орудия. Сквозь клубы пыли и слабый дымок он успел заметить, как отлетело колесо от пушки и тяжелый лафет, подпрыгнув вверх, скрылся во ржи.
— Вперед! — крикнул он, подав сигнал развертывания колонны в боевую линию.
Разбудил Николая механик-водитель Баврин.
— Товарищ майор! Товарищ майор! Вас вызывают в штаб.
Николаю очень хотелось поспать хотя бы еще несколько минут, и он сделал вид, что не слышал.
— Вас ждут, товарищ гвардии майор.
Николай увидел высоко над собой толстые ветви старой сосны, голубое, глубокое небо. Проследив взглядом за пролетевшей птицей, он оглянулся и увидел, что лежит на танке за башней. Значит, так и уснул вчера. Он помнил только, что после беспокойного и трудного дня сел вместе со своим экипажем за башню, чтобы покурить. Тут его, видно, и застиг сон.
Было холодно от металлической брони, служившей ему постелью. Ныли колени, подтянутые под подбородок. Сбросив шинель, которой кто-то заботливо укрыл его, Николай вскочил на ноги и, чтобы избавиться от дрожи, пустился в отчаянную присядку; Откуда-то возникла в голове бессмысленнейшая частушка:
Напевая эту чепуху, Николай вертелся как юла. В такт песенке он то и дело вскидывал руки, выбрасывал ноги: — И-и-их!
И вдруг остановился и даже покраснел: возле танка стояла светлоглазая стройненькая девушка в новой гимнастерке и пилотке. Она с трудом сдерживала смех, но глаза ее явно смеялись. Николай взглянул на Баврина, а тот только ухмыльнулся.
— Вас вызывает начальник штаба, — доложила девушка, не совсем умело вскидывая тонкие пальцы к пилотке.
— Приду, — мрачно ответил Николай, чтобы поскорее отвязаться от этой невольной свидетельницы его мальчишеской выходки, а сам подумал: «Вот что значит жить только среди мужчин. Позабудешь все правила приличного поведения».
— Подполковник приказал вас сопровождать. Иначе вы не скоро найдете штабную машину…
Блондиночка была настойчива.
Наскоро умывшись, Николай пошел с девушкой. По дороге, чтобы не показаться уж вовсе неотесанным медведем, он решил было заговорить, но решительно не знал, о чем. Да и стыдно было за свою выходку на танке. Кстати, не ее ли он по радио обозвал дурой небитой? В смущении он вытащил из кармана платок и начал вытирать лоб. Девушка вдруг прыснула. Не понимая в чем дело, он взглянул на девушку, потом на руку, и его мгновенно бросило в жар: вместо платка он держал в руке тряпку, которой вчера проверял чистоту орудий и механизмов танков.
— Вот черт! Платок-то вон где! — растерянно проговорил Николай, вытаскивая его из кармана комбинезона.
Девушка засмеялась совсем открыто.
— Смейтесь, смейтесь, — с трудом улыбнулся Николай, злясь на себя.
— Извините… Я знаю, что вы все время впереди, — стала оправдываться девушка. — Сейчас в танке такая жара и пыль… . .
— Откуда вы меня знаете?
— Я же «Кама», — многозначительно назвала она позывные штабной радиостанции.
— Вот как! — Николай сделал вид, что удивлен, а про себя отметил: «Запомнила дуру небитую». — А как вас звать?