и языком выводит словно—точит. Вот, знаешь
по деревням точильщики ходят, ножи точат.
Такой звук слышно вроде: „пшшшш"...
Некоторые охотники даже так и называют: не говорят —
„глухарь поет", а говорят „глухарь точит". Вот
во время этой песни глухарь-то и не слышит
ничего, он и глаза зажмурит и видит мало. Тут
только к нему и можно подойти. А как песню
пропел, тут ты замри на месте и жди следующей
песни. А под песню опять подходи, пока не по-
дойдешь так близко, что стрелять можно. —А как
совсем рассветет, солнышко выше леса поднимется,
так глухарь петь бросит и на свое болото
улетит, а к вечеру опять на ток вернется.
Ильюша поинтересовался, зачем же это глухари
так поют, и дед Герасим объяснил ему, что
под утро на глухариную песнь к току с болот
самки-глухарки слетаются и на току на землю
садятся. Самцы тогда тоже с деревьев на землю
слетают и начинается тогда между самцами из-
за самок драка- Иной раз самец самца до смерти
клювом забьет. Когда весна на убыль пойдет и
лето приблизится, тогда тока прекращаются.
Самцы улетают до следующей весны кормиться
на болота, а самки устраивают на земле гнезда,
несут яйца и выводят птенцов.
Прослушал Ильюша все рассказы деда Гера-
сима и с нетерпеньем стал ожидать охоты.
Он ходил по избе и старался себе предста-
вить песню глухаря, но ничего у него не вы-
ходило: „тэкэ, тэкэ, тэкэ, пшшшш"... повторял
про себя Ильюша и думал, что ему, пожалуй не
узнать глухаря по песне. Очень уж мудрено дед
рассказал.
На дворе стемнело. По небу зажглись яркие
звезды, и только тогда Герасим собрался наконец
на охоту. Он взял ружье, сумку с патронами,
фонарь с огарком свечи, коробок спичек, бичевку;
снял валенки, с трудом натянул на ноги старые
высокие сапоги и, наконец, сказал Ильюше:
— Ну, брат, пойдем. Только, чур, меня слушаться.
Как будем на току, шагай за мной под
песню. Шагу лишнего не ступи, а как замолчит
глухарь, так и замри; и, если споткнешься или
упадешь, так и лежи до следующей песни; если
вода в сапог наберется, терпи, но ноги из воды
не вытаскивай, а то всю охоту испортишь.
Ильюша радостно обещал деду, что он во
всем будет его слушаться, торопливо надел шапку
застегнул свое старое ватное пальтишко, и оба
они, стар и мал, вышли из избы...
Дед сразу же свернул в лес и пошел по лес-
ной дороге. Ильюша шел рядом с дедом и сна-
чала, несмотря на темноту, шагал довольно храбро.
Однако, пройдя около версты, дед повернул на
узкую тропу и сказал только Ильюше:
— Ну, теперь шагай позади.
Ильюша шел с трудом. Под ногами хрустели
замерзшие лужи, трещали сучья, ноги сколь-
зили по мягким кучкам мокрых прошлогодних
листьев...
Ильюша начал уставать. Приходилось итти
протянув руки вперед, потому что дед все время
отталкивал бившие по нем ветки деревьев и они
ударяли Ильюшу и по голове, и по телу, и по ногам.
Наконец, Ильюша не вытерпел. Ему стало
жутко и он решился окликнуть деда:
— Дедушка, а дедушка, не иди так скоро,
я ведь ничего не вижу.
— Устал ты, видно? —спросил Герасим. — Ну
ладно, давай я фонарь засвечу, не знаю только,
хватит-ли нам огарка до зари.
Герасим присел на корточки, долго искал ко-
робок спичек за пазухой и, наконец, зажег фонарь.
— Ты не расстраивайся, малый, — ласково
сказал Герасим, —теперь уж недалеко; вот перей-
дем под оврагом ручеек, поднимемся на ту сто*
рону оврага и там будем зари ждать. Оттуда до
тока не больше полверсты будет.
И оба опять зашагали... С фонарем итти
было еще хуже. Фонарь освещал дорогу только
шага на два, а дальше кругом все казалось еще
темнее и непроходимее.
Пройдя с версту, дед остановился.
— Вот и овраг ! —сказал он.—Теперь спустимся
полегоньку. Смотри, не упади. Перейдем ручей,
а оттуда рукой подать.
Дед стал спускаться первый. Ильюша шел
за ним. Ноги скользили на спуске по мокрым
листьям. В темноте не стало видно тропинки.
Ильюша хватался руками за сучья, расцарапал
себе руку, два раза падал.
Наконец они сошли на дно оврага. Там лежал еще снег
и слышно было, как шумит вода.
Ильюше показалось, что стало светлее. Над го-
ловой было видно усыпанное звездами небо.
Прошли шагов тридцать по снегу. Снег был
мягкий и нога проваливалась у Ильюши по
колено, но он все шагал, стараясь ступать след
в след за дедом Герасимом.
— А воды еще много, —сказал Герасим, по-
дойдя к ручью. — Как ты, брат, переберешься?
Перенести тебя на руках что ли?
— Нет, нет, дедушка, я сам перейду, —храбро
ответил Ильюша.
Впереди черной лентой, примерно с сажень
шириной, шумел и бурлил потоком весенний
ручей: по ту сторону виден был снег, а дальше
можно было разглядеть, что лес поднимается
в гору. Лес стоял громадной, темной стеной, и
только высоко на горе виднелись острые вер-
хушки старых елей.
Герасим ступил в воду, сделал шаг и со
словами:
— Ну, не робей, коли воды зачерпнешь — пошел
через ручей и вышел на снег на ту сторону.
Ильюша с замиранием сердца, в свою очередь,
шагнул в воду. Ему показалось, что его
сносит силой течения, так быстро бежала вода.
Он старался ступать твердо и шагать быстрее...
С первого шага сапоги зачерпнули холодной
воды, но Ильюша сделал усилие и стал шагать.
— Ну, ну, вылезай, малый, — подбодрял его
дед, протягивая ему руку.
Ильюша вылез на снег, с облегчением вздохнул,
и оба они, опять скользя и хватаясь за
ветки, полезли по тропинке наверх из оврага.
Наконец добрались до ровного места.
— Ну вот и Симанова поляна, — сказал дед,
знавший весь лес, как свои пять пальцев.— Здесь
мы и подождем. Отсюда до тока уж близко.
Можно огонь развести; глухари не учуют, ветра
к току нету.
Герасим зашел в кусты, принес сухого мху
и веток, долго возился, но наконец раздул огонь;
затрещали сучья, густой дым поднялся прямо
кверху; огонь осветил угол поляны и кругом
стали видны старые ели и сосны.
— Теперь, брат Илья, устраивайся на ночь.
Положи кулак под голову да и поспи, — говорил
Герасим, — здесь не в избе. Как удастся, так
и устроимся.
Герасим сел на траву, вынул тряпку из-за
пазухи, достал ломоть черного хлеба, дал большой
кусок Ильюше, а сам пожевав хлеб, прилег
и сейчас же заснул...
Ильюше казалось, что он один в лесу... Ему
становилось и страшно, и холодно... Кругом была
мертвая тишина, не видно было никакого движения,
и только летучая мышь беспокойно мета-
лась перед костром, да было слышно, как храпит дед Герасим.
Вспомнились Ильюше рассказы про медведей,