— Гордое имя, — хрипловато отозвалась Элис.
— Полагаете? — Харви уже завязывал тесемки башмаков. — Фактически его окрестили Александросом, в угоду его матери, но она была единственной, кто употреблял это имя.
— Александрос? — переспросила Элис, подняв брови. Окончание с трудом далось ее языку — давало знать о себе количество выпитого сидра. Они с Харви пили наравне.
— Это по-гречески, — сказал Харви и наградил ее легким подзатыльником. — Овдовев, мой отец предпринял паломничество во Святую землю, но добрался только до берегов Босфора. Он возвратился домой с несколькими волосками из бороды святого Петра и матерью Александра. Мы не ожидали, что он снова женится — у него же было пять сыновей. Но старый ублюдок оказался непредсказуем; и предполагаю, перед экзотичностью Анны устоять было сложно. Величайшее сокровище Константинополя — так он всегда говорил о ней.
Харви пошевелил пальцами ног. Подошва одного башмака была протерта; другой был кое-как заштопан, и между редкими стежками проглядывала плоть.
— О, Господи, — прорычал Харви. — К чему сокровища Константинополя, скажите вы мне, что, во имя пальцев Христовых, этот маленький дурачок делает здесь?
— Возможно, он принес вам семейные новости? — предположила Элис, закрывая короткую сорочку штопаным льняным платьем.
— Ха, единственная новость, способная меня заинтересовать, — это то, что я вошел в наследство, но это весьма сомнительно, и Александр, кстати, по линии наследства идет за мной.
— Тогда пусть подождет подольше.
Харви с раздражением поглядел на нее — он предпочитал, когда рот Элис не был занят болтовней.
— Ладно, немного приберите этот беспорядок. — Он обвел рукой пространство палатки, где разве что дюйм пола был свободен от разбросанных вещей и прочих развалин кочевого существования.
Элис улыбнулась, протянула ладонь и мило сообщила:
— Дополнительные услуги — за дополнительную плату.
Харви, хмурясь, полез за ворот, где под рубашкой прятался тощий кошелек, нашел маленькую серебряную монету и отдал, добавив:
— Пиявка, а не женщина.
— Но я же сосу не только кровь, правда? — бросила она провокационно, когда Харви откинул полог и вышел под мягкие струи весеннего дождя.
Из-за палаток, от ристалища доносился глухой топот копыт, ударяющих по влажному торфянику, и знакомый треск копий, бьющих в щиты, — рыцари занимались своим делом, готовясь к турниру, который открывался через два дня. Другие возились с оружием и доспехами: они непременно заржавеют в такую погоду, и придется весь вечер перед турниром их чистить и полировать. Харви давно уже избавился от подобного энтузиазма.
Первое, что он увидел, подходя к общему костру, был конь; его ребра уныло выпирали под слоем грязи. Харви поджал губы: такое состояние коня было само по себе тяжким обвинением владельцу. Рыцарь, который придерживал уздечку, встретил Харви красноречивым взглядом.
Харви свел брови, обошел теплую волну огня и встретился лицом к лицу с Александром.
Юноша был высок и строен, как молодая ива, и дрожал всем телом, явно не в силах совладать с дрожью. На плащ на его плечах из некогда хорошей, но теперь грязной и изношенной синей шерсти был наброшен — для тепла — кусок домотканого полотна и пришпилен костяной, лишенной орнамента пряжкой. Туника и шоссы были тонки и истрепаны; а башмаки, пожалуй, раз в десять хуже, чем у самого Харви.
Все это старший брат оценил одним взглядом, отметив и длинный кинжал на поясе парня.
Густые черные завитки плотно сбиты, но под ними Харви почувствовал продолговатую лепку черепов рода Монруа; лоб гладкий и смелый, с легким отпечатком юношеской мягкости. Прямые черные брови и глаза цвета темного меда — византийское наследство от матери, тонкие монашеские руки. Но больше ничего монашеского во внешности сегодняшнего Александра не наблюдалось.
— Приятный сюрприз! — легкомысленный тон Харви скрыл противоречивые эмоции, вспыхнувшие в рыцаре. — Но в самом ли деле я имею удовольствие лицезреть своего брата?
Юноша вскинул голову и выдавил хрипло:
— Я могу это доказать.
Он сунул руку под платок и плащ и вытянул шнурок, на котором висел небольшой греческой работы золотой крест с аметистовыми кабошонами.
— Это крест моей матери. Она привезла его из Константинополя и всегда носила на груди. Вы это знаете…
Харви прикоснулся к кресту, хранящему тепло груди брата, И заметил резкие багровые рубцы на запястьях Александра.
Золото мерцало в ладони Харви, весть о богатстве, куда большем, чем стоимость этой реликвии. Сам Александр — вот главное наследие, оставленное отцом и Византией, большее, чем какая-то драгоценность и экзотическая красота его матери.