— Ту-ру-ру-ру-ру-ру! — взвизгнула снова труба.
Все посмотрели на Бориса. Он выхватил из ножен меч.
…И внезапно отряд налетел на врага…
Глава 20
Похоже, что победа
— читала бабушка Настя с важной торжественностью в голосе. Патетические места она всегда читала важно, торжественно, но вместе с тем интимно, будто сообщая эту очень значительную новость, но по секрету, одному только Борису. Она сидела возле его постели, держа в руках книжку, вся такая уютная, теплая, мягкая, в своей вязаной кофточке поверх коричневого в разводах платья, а поверх кофточки был повязан фартук, очевидно, бабушка только что с кухни, стряпала там. А сделав одно дело, тут же и другое, больному внуку почитать, потому что просто так сидеть она не умела.
— Ишь ты, — вдруг прервалась она, — а глазки-то открыл совсем ясные. Ну что, дочитывать тебе, что ли? Уж раз пятый читаю. Хотела что другое, а ты плачешь, бредишь, нет, давай «Руслана» да и только, — она ласково засмеялась, покачав головой.
Борис закрыл глаза. Он несся впереди на лихом коне, за ним следом летели Витязи, трубила труба. Открыть глаза — и все пропадет! Поэтому он сделал вид, что не слышит бабушкиных слов, что вовсе он не проснулся, что еще спит. Потому что пока глаза у него закрыты, он видит то, что не видят другие. Темный вихрь, в котором угадывались фигуры Старухи, водяных, драконов и русалок с марухами, пытался закрутить Витязей, но они все равно рвались вперед, крысы падали под их ударами десятками, сотнями, — и вот, они повернулись спинами и побежали! Убегая, крысы-лошади сбрасывали с себя крыс-всадников. Падая на землю, те вскакивали на четыре лапы и неслись не хуже, не медленнее своих недавних лошадей. Вместе с крысами отступал и туман, а впереди тумана носилась в ступе Старуха, злобно грозя клюкой наступавшим Витязям, сыпя проклятиями и взывая к крысиной доблести. Ее никто не слушал. Крысиное войско бежало позорно и неостановимо. Над полем битвы раздавался громогласный победный кошачий мяв. И тогда, последний раз погрозив клюкой Борису, Эмили, Котам, Витязям, Старуха тоже скрылась в тумане. «…В тумане ведьма исчезает…» — зазвучала в голове Бориса строка из «Руслана». Туман отступал, густея, пока не оборотился тьмой на горизонте, далекой тучей.
А кругом — яркий свет и синее небо…
Из подпола, нарушая его видения, послышался голос деда Антона, голос был торжествующий, хотя и удивленный:
— Ты смотри, мать, что случилось! То ни одной не мог убить, а то полон подпол дохлых крыс! Словно кто их выгнал, да поубивал. Теперь их собрать бы да сжечь, чтоб заразы не разнесли.
— Тише, дед, не шуми, — отвечала бабушка. — Борюшка выздоравливает, ему ото сна самая польза, а ты расшумелся, разбудить его можешь.
— Я не сплю, — сказал Борис.
— А-а, опять проснулся… Больше спать не хочешь?..
Борис отрицательно покачал головой.
— Ничего не болит? — продолжала спрашивать бабушка.
И, не дожидаясь ответа, приложила к его лбу руку.
— И жар совсем прошел. Вот и славно. А то всех нас так ты напугал. Отец с матерью дни и ночи около тебя сидели. Мы им сразу тогда сообщили, — бабушка была радостно говорлива. — Вот видишь, так всегда и бывает, что все одно к одному. Ты поправился, и крысы попропадали. Я так думаю, что от кота все. Они его испугались. Ты в болезни, Борюшка, все бредил про котов каких-то, вот мы и завели кота Макса. Тебе он понравится, он очень на твоего Степку похож. Черненький, лапки беленькие и грудка, а на мордочке тоже белое пятнышко.
— А где мама и… папа? — перебил ее Борис.
— Мама на работе, а папа скоро придет, он в магазин за продуктами вышел. Папа у тебя добрый и очень тебя жалеет, все время с тобой проводил. Доктор-то говорил, что его медицина бессильна, что ты сам должен справиться, что никто, кроме тебя с твоей болезнью не справится. А я и сама знаю, что если — как у нас в деревне говорили — морок приключился, то ничем не поможешь. Это уж как Бог даст. Такое Борюшка, почти с каждым раз в жизни случается, особенно в детстве. Но уж если человек из морока выберется, то будет жить долго, до самой смерти. Я уж и святой матушке Парасковье молилась, мы, Борюшка, старые люди, верим во всякие глупости, и от доктора потихоньку тебе норсульфазол давала со стрептоцидом. Лекарства несовременные, но мы к ним привыкли.
«Благородный рыцарь Норсульфазол и его верный оруженосец Стрептоцид», — вспомнил Борис свои мысли в начале болезни. Но кто они были, эти его добрые спутники и помощники? Саша с Саней? Нет, все же нельзя так буквально…
Послышались громкие шаги, открылась дверь и на пороге комнаты показался отец. Борис узнал его по шагам, а потом и по голосу, когда отец тихо спросил:
— Не просыпался?
— Проснулось наше сокровище, проснулось, — отвечала бабушка.
Отец опустил у входа сумку и подошел к постели.
— Садись, Гриша, садись, а я пока пойду продукты разберу, — бабушка поднялась и заковыляла на кухню.
Отец сел на бабушкино место. Нос с горбинкой, зачесанные назад черные волосы, небольшая седина, — очень он был похож на Мудреца из сна. Но вместе с тем другой, теплее, домашнее. Борис и понять не мог, как это он на него умудрился обидеться. Набрякшие мешки под глазами, тревога и радость в лице. Как он смел на него обижаться!.. Сейчас не только не было обиды, но чувствовал он в себе достаточно сил, чтобы повиниться и попросить прощения. Сильные не обижаются, они и попросить прощения могут и сами простить, если надо.
— Как ты? — спросил отец.
— Все в порядке. Папа, прости меня, я был не прав.
— Хорошо, — улыбнулся он. — Молодец. Значит, ты все же добрался до Лукоморских Витязей?
— Откуда ты знаешь?
— Да я рядом сидел, все от тебя и слышал, как ты бредил.
— Так ли? — недоверчиво переспросил Борис. Отец рассмеялся:
— Разумеется, так.
Подробнее расспрашивать, углубляться в эту сонную материю Борис не хотел. Ему даже захотелось, чтоб все так и осталось — немножко таинственным и недоговоренным.
— Но я рад за тебя. Ты сам сумел все сделать, избежать всех соблазнов. Это значит, что ты отныне сумеешь достичь своей цели, если она у тебя появится. Ты по-настоящему стал взрослым, а не только по возрасту.
— Папа, — честно признался Борис, — но я не совсем сам, если ты знаешь, о чем я говорю. Мне помогали.
— Правильно, рад и тому, что ты это понял. Но пойми еще, что помогают только тому, кто что-то делает сам. Когда есть чему и кому помогать. Но и ты им помог, ты разбудил в них лучшее, что в них таилось и спало. Мы даже не представляем, сколько на свете людей, в ком можно пробудить рыцарей. Теперь ты знаешь.
Борис кивнул. Ему не хотелось говорить. Все это был сон. А теперь начиналась жизнь. В голове у него была ясность, в теле — легкость, хотелось встать, пойти, покинуть жаркую, натопленную комнату, на воздух. Потому что перед ним была теперь своя собственная жизнь, которой он не боялся отныне и в которой — он был уверен в этом — ему еще встретятся и настоящая Дружба, и настоящая Любовь. И теперь ему казалось, что он готов к этим встречам.
Из подпола вылез кот и, громко мяуча, терся о сундук.
1982–1983