Мазнув взглядом по табличке с именем и фамилией, стоявшей на рабочем столе дежурного, оберартц коротко рыкнул:
– Герр Краузе, немедленно освободите первый путь. Сейчас на него прибудет особый санитарный поезд.
– Какой такой поезд? – тонким дребезжащим голоском переспросил дежурный, попеременно косясь то на сопровождавших оберартца энкавэдэшников, то на стоящий на столе телефон внутренней связи, одновременно нащупывая в кармане мобильник и лихорадочно решая, вызвать полицию или обождать.
Пока он колебался, неожиданно заговорил капитан НКВД.
– Герр Краузе, – вкрадчиво сказал он, нагнувшись к самому уху дежурного, – я не советую вам торопиться с принятием решения. Лучше выгляните в окно…
Дежурный по станции встал со стула и на дрожащих ногах подошел к оконному проему. Отдернув штору, он увидел, что на перроне, залитом ядовитым мертвенным светом светодиодных светильников, под мелким и противным дождем в цепь выстроились вооруженные люди в смутно знакомой по историческим фильмам форме бойцов НКВД образца 1937 года.2
– Только не пугайтесь, – участливо произнес капитан госбезопасности. – Сразу хочу вас предупредить, что мы не ряженые шутники и не террористы. Дело в том, что правительство СССР в 1941 году, исходя из принципов гуманности, решило направить в Германию 2018 года для лечения и реабилитации несколько тысяч тяжелораненых германских военнопленных. Мы не дали умереть этим немецким солдатам и офицерам, а остальное должно стать делом ваших врачей. Наши собственные раненые на тех же самых условиях проходят сейчас лечение на территории нынешней России. Впрочем, если вы откажетесь, мы справимся и без вашей помощи, поскольку имеем полное представление о том, что для этого необходимо сделать…
– Нет-нет… – пробормотал дежурный, возвращаясь на свое место, – просто нам говорили, что вся эта история с сорок первым годом – грандиозная мистификация господина Путина, а все якобы репортажи с поля боя русские снимали у себя на Мосфильме… Впрочем, я ничего не утверждаю,и считаю, что телевидение и газеты ежедневно нам врут, и мы уже не знаем, что и думать.
– Вот видите, Карл, – сказал капитан НКВД, – во что превратились немцы в XXI веке. Вы для них теперь просто миф, сцена, снятая для кино. И хоть в той войне с вашей стороны гордиться, честно говоря, нечем (в обоих ее вариантах), но хоть какие-то родственные чувства у нынешних немцев к вам должны быть.
– Вы были совершенно правы, Вольдемар, а я вам не верил, – вздохнул оберартц, – измельчали потомки нибелунгов и запаршивели. Там, где мы выдержали под вашим огнем целых восемь суток, они, наверное, начали бы разбегаться через пару часов.
– Нет-нет, – снова испугался дежурный, – я ничего такого не говорил… Просто я не понимаю, как это может быть – ведь та война была очень давно, и именно на ней погибли оба моих деда – один под Сталинградом, другой уже в самом ее конце, когда русские штурмовали Берлин.
– Краузе, – рявкнул оберартц, – у русских есть прибор, который делает дыры во времени – от вас к нам. Через эти дыры они нагнали своим предкам столько оружия, что его хватило на вооружение нескольких армий. Они и сами встали рядом с ними с этим оружием в руках, как это и должны делать истинные арийцы. Это была бойня, Краузе – ты понимаешь? Нас уничтожали всеми способами, какие только придумал за последние годы изощренный человеческий ум, а мы, повинуясь приказам безумного ефрейтора, рвались вперед, поливая своей кровью каждый клочок русской земли. А что я вижу здесь, Краузе? Вы даже не хотите принять своих раненых предков на лечение…
– Никак нет, господин оберартц, – тихо сказал дежурный по станции, – первый путь семафором я уже перекрыл, так что русские могут включать ту самую штуку, которая у них делает дыру во времени…
– Хорошо, герр Краузе, – устало произнес оберартц, – извините меня за то, что я на вас накричал. Нервы, знаете ли.
2
Чтобы не вызывать у немцев XXI века ассоциации с военнослужащими РФ, конвойную роту НКВД специально для этой операции одели в форму старого образца.