На выходе из массива, где располагался пустырь, я увидел впереди себя чёрный предмет. Очертания его становились всё яснее по мере моего приближения к нему, и я увидел, что это открытый кейс с зелёными американскими купюрами. Увидев его, я уже ни о чём не мог думать и, спотыкаясь, побежал к нему навстречу. Он был уже в двух метрах от меня, когда разум начал помутняться от счастья, подаренного мне самой судьбой. В мозгу промелькнули все картинки моей будущей жизни, взлелеянной годами, и когда я потной от волнения рукой схватился за ручку кейса, послышался выстрел… и я упал прямо в кучу этого зелёного счастья, с которым я пробыл вместе всего одно мгновение.
Меня убили. Кейс являлся предметом спора двух серьёзных человек, присутствия которых в нескольких метрах от кейса я даже не заметил, когда увидел впереди себя своё счастье.
Потом тело моё скинули в реку, и его унесло течением. Никто не вспомнил, что меня не стало, никто не спохватился, и только квитанции по оплате за квартиру регулярно падали в мой почтовый ящик.
Колдунья не обманула меня. Я умер ровно на год раньше, чем было предназначено мне судьбой. Смерть моя должна была наступить того же числа и месяца ровно в следующем году, однако она была бы совсем иной. Бог готовил мне смерть чистого, раскаявшегося в своих грехах человека, умирающего в своей постели от тяжелой болезни и успевшего исповедоваться и причаститься. И мне предназначалось место в раю.
Я сам выбрал себе судьбу, я обменял её на деньги и до сих пор горю в аду, а в топку мне подбрасывают зелёные американские купюры.
Проект
– Ой, до чего же они мне все надоели, беда какая-то…
Он со злостью отодвинулся от подставки с расположенным на ней проектом и походкой бродячей собаки удалился прочь из помещения. На пороге он столкнулся с входящим в помещение приятелем.
– Стой. Я вообще-то к тебе. Как жизнь? Как творческие успехи?
– Творческие ничего. Научные – ни к черту. Только не спрашивай у меня то, что обычно спрашивают все, – ответил он, возвращаясь в глубину комнаты.
– Хорошо, хорошо, не буду, – усмехнулся приятель, прекрасно понимая, о чём идёт речь. – Давай просто посидим и послушаем музыку.
– Да, музыку. Конечно… – растерянно согласился он, оглядываясь по сторонам. По щелчку пальца помещение, в котором они находились, наполнилось музыкой.
Два тела плюхнулись в подъехавшие по хлопку мягкие сиденья. В воздухе повеяло чем-то, похожим на нирвану.
– Ну, даже не знаю, что тебя спросить, – учтиво продолжил разговор приятель.
– Я не знаю. Спроси про творческие мои проекты.
– Ну и как они там?
– Всё хорошо. Я дописываю музыкальную композицию, общей продолжительностью 540 часов. Думаю, вещь в перспективе станет классической, – похвастался он, и настроение его заметно улучшилось.
Он не упустил возможности заговорить собеседника, дабы тот не касался его больного вопроса, а именно того злополучного научного проекта, подставку с которым он успел накрыть чёрной материей, когда приятель зашёл в комнату.
– Супер, – похвалил его приятель, – может, послушаем то, что уже написано?
– Да там всего на 400 часов, есть ли смысл? – стал набивать себе цену автор музыкального произведения.
– Да давай, интересно же, – попытался польстить приятель.
– Ну хорошо. Если ты так просишь…
Он щелкнул пальцами, и в воздухе зазвучала новая музыка, противоположная по стилю той, что ей предшествовала. Ближайшие 400 часов обещали быть занимательными.
Когда они проснулись, музыка уже давно закончилась и только частицы музыкальной пыльцы, оставленные ею, продолжали оседать на окружающие предметы.
– Ну мы и «уехали», – посмеялся приятель, смахивая пыльцу со своих плеч.
– Да, – засуетился хозяин комнаты.
Убедившись, что приятель в данный момент не смотрит на него, он приподнял материю с подставки и краем глаза глянул на расположенный под ней проект. Увиденное заставило его поморщиться, и он хотел было выругаться в воздух, как вспомнил о том, что находится в комнате не один, и закрыл проект обратно.
Надо было как-то выпроводить приятеля и исправить некоторые ошибки, успевшие накопиться под чёрной материей.
– Ну что, я, пожалуй, выйду прогуляться, часиков на 30, да потом обратно: музыку допишу, – на ходу придумал он, направляясь к выходу.
– Да, конечно, мне тоже пора, – проявил такт гость, и они вместе вышли наружу.
Вне помещения они совершили небольшую прогулку и, распрощавшись, разошлись по домам.
Вернувшись, он влетел в комнату и сдернул чёрную материю с подставки, раздраженно уставившись на своё детище.
– Нелепые, тупые существа! Стоило мне отлучиться на каких-то 450 часов, как они успели натворить всевозможных глупостей.
Он заходил вокруг проекта, громко ругаясь в воздух.
– Что за погром на этом участке? Почему здесь всегда какие-то проблемы? Не можете ужиться мирно, чтоли? Затеяли снова свои войны! Вот, держите вам! – тут он пнул ногой подставку с размещённым на ней проектом, отчего она пошатнулась, и проект закачался, дрожа всем своим существом, и на его поверхности в некоторых местах появились разрушения.
– Вот и посмотрите, как вести себя! Жить не умеете нормально, живите так!
После указанных слов он зачерпнул ладонью горсть воды с твердой поверхности проекта и вылил её на соседнее, сухое место.
– Веселитесь! – закончил он и, похоже, гнев его поутих, и даже наступила некоторая жалость к своим подопытным из-за причинённой им разрухи.
Чтобы как-то искупить свою вину, он полностью откинул покрывало и включил лампу, максимально приблизив её к тому участку, где несколько часов назад в обиде пролил воду.
– Грейтесь, червяки, – уже более снисходительно сказал он и удалился по своим делам.
Он вернулся после большого загула, какие случались у него нередко и с помощью которых он забывался и имел возможность некоторое время не вспоминать о своём неудачном, как он считал, проекте. Все его друзья давно потешались над ним. Нет, они не говорили ему об этом прямо, но он ловил их ироничные настроения, улыбки, слова в его сторону относительно его детища, не принесшего ему ожидаемого результата вот уже на протяжении многих лет. Все его друзья оказались более успешными и реализованные ими проекты получили вселенское признание, принеся плоды, сполна окупившие затраченные на них силы.
Он же избегал всяческого упоминания о том, что хранилось на подставке под чёрной материей в его комнате, и занимался своим проектом набегами, не всегда, втихомолку, как бы стыдясь самого себя, своих возможностей, испытывая неприязнь ко всему, что касалось этого проекта. Забывался он в музыке, которая приносила ему гораздо больше удовольствия и плодов, поскольку нравилась ещё кому-то, кроме него, что не могло в итоге не нравиться ему самому. Он испытывал тщеславную радость, удовлетворение и удовольствие от создаваемой им музыки, он пытался сделать всё, чтобы её принимали и любили, все, чтобы его музыкальная слава полностью покрыла его несостоятельность в науке, плод которой жил, стыдливо прикрытый тканью от посторонних глаз и себя самого. В редкие минуты он испытывал некое подобие жалости и привязанности к своему творению и тогда он становился немного свободнее в своём поведении, делал небольшие подарки для своих подопытных, но он очень стыдился в такие минуты самого себя, словно переживая какой-то комплекс. И ещё он был очень непоследовательным и никогда не доводил до конца свои идеи относительно данного проекта. Он не контролировал происходящее в нём, не пытался вносить коррективы, когда процессы шли не так, как было задумано изначально, не вмешивался в происходящее и в целом пустил всё на самотёк, так как был очень ленив. Но в принципе он не был плохим парнем, он не желал зла своему детищу, иначе давно разрушил бы его в очередном приступе гнева. Он лишь иногда злился и наказывал, но по-отечески, так, как наказывают своих непослушных детей. Ему казалось, что, если бы данный проект создал кто-то из его друзей, то он получился бы более удачным и всё пошло бы иначе: более последовательно, логично и правильно. Но данная идея не вдохновляла его приятелей и была участью его одного. Крестом его, что ли…