1 — «Приблизился час, и раскололся месяц», — нараспев произнес Васечкин.
— Ты полагаешь? в" — Это изречение из Корана. Нанесено на рукоятку. А ты говоришь — избавиться!
Только идиот захочет расстаться с подобной вещью. Ты посмотри, какие линии!..
Это же шепот песков, брачный рев верблюда… Это просто танец живота, честное слово!.. Приблизился час, и раскололся месяц…
Если Васечкина не остановить, он до выдачи зарплаты будет завывать суры из Корана. Или вообще примет ислам.
— Во имя Аллаха милостивого, милосердного! — взмолился Бычье Сердце. — Что еще нам нашептали пески баллистической экспертизы?
С трудом выйдя из роли муэдзина, Васечкин перешел на суконный язык управления:
— Стреляли метров с полутора…
— Метров с полутора?
— Стреляли с полутора метров, — тут же поправился Васечкин и разложил перед Бычьим Сердцем схему. — Убийца стоял вот здесь. Ближе к корме.
Так и есть. Валевский сидел у подножия мачты, а неизвестный убийца находился ближе к корме. Экспертизой установлено, что на борт «Такарабунэ» труп не втаскивали, следовательно, Валевский поднялся туда сам. Поднялся и… Что делал Валевский на старой, запертой в эллинге яхте? Как долго там пробыл? И главное — с кем? На месте преступления было найдено четыре окурка — от почти невесомых женских «Вог» с ментолом. Еще столько же — внизу, в каюте. Плюс пустая пачка из-под все того же «Вога». Но между четырьмя окурками с палубы и четырьмя из каюты была существенная разница: те, из каюты, курили задолго до убийства — они уже успели окаменеть и покрыться серым налетом. Их палубные собратья были румяненькими и молоденькими, во всяком случае, никак не старше убийства Валевского.
В каюте, кроме окурков, оперативники обнаружили с десяток запыленных бутылок из-под украинского пива «Оболонь» (в экспортном варианте — с кучей медалей на этикетке), такой же запыленный вымпел регаты «Катти Сарк» и несколько журналов, датированных июлем прошлого года.
К июлю прошлого года скорее всего относились и бутылки, и окурки. Свежих следов не было, и вывод напрашивался сам собой: ни Роман Валевский, ни его убийца в каюту не спускались. А беседу имели на палубе. Именно — беседу (для того, чтобы по-мужски, до самого фильтра выкурить четыре женские сигареты, требуется время.
Пусть непродолжительное, но требуется).
О том, что имел место вполне цивилизованный разговор, а не банальное мочилово, косвенно свидетельствовало положение трупа. Никаких следов борьбы, никакого личного контакта убийцы и жертвы; ни один волосок не упал, ни одна нитка не была выдернута, ни одна пуговица не покинула насиженное место. Валевский не сполз по мачте, сраженный пулей, он изначально сидел у мачты. Он изначально пристроился возле нее, — как раз для беседы с хорошо знакомым человеком. Нестрашным человеком. Человеком, от которого трудно ожидать подвоха. А тем более такого свинства, как пуля с арабской вязью. Но пуля все-таки была выпущена, и Рома-балерун так и остался сидеть. В «прижизненной позе», как выразился Петр Васечкин.
А убийца даже не соизволил подобрать окурки. Вполне профессионально выстрелил в голову и не удосужился унести с собой редкую гильзу от редкого пистолета.
Хотя времени было предостаточно. Пижонство да и только, мать его ети!..
Бычье Сердце ненавидел пижонов и был убежден, что сходные чувства питает к ним и господь бог вкупе с изменчивой фортуной. Но в случае Ромы-балеруна фортуна явно благоволила пижону: никаких следов, кроме злополучных окурков и гильзы, он не оставил. То есть следы наверняка были, но оказались затоптанными чумовыми свидетелями, обнаружившими труп. Свидетелей было трое: два желторотых, почти невесомых птенца одиннадцати лет и чрезвычайно деятельный, вездесущий, как холерная палочка, алконавт по фамилии Печенкин.
К фамилиям Бычье Сердце относился с опаской. А все потому, что испытал их мистическое влияние на своей шкуре. Будучи Бычковым, Антоха не снял ни одной приличной дамочки, не раскрыл ни одного приличного дела. К тому же вся водка, которую Антон Бычков покупал в ларьках, оказывалась паленой. Но стоило ему стать Сиверсом, как приличные дамочки сами попрыгали к Антохе в постель, а роскошная и потому непотопляемая воровка на доверии Эмма Войцеховская предложила ему статус любовника. Предложение поступило в момент задержания, что придало известную пикантность тому и другому.
Точно так же Сиверсу поперло и с делами: раскрываемость в отделе резко пошла вверх, да и признательные показания посыпались как из рога изобилия. Что же касается водки…
Чтобы не испытывать судьбу, Бычье Сердце переключился на пиво.
И вот теперь, пожалуйста, Печенкин!
Нет, против самой фамилии Бычье Сердце ничего не имел. Фамилия как фамилия, она могла бы принадлежать и космонавту, и заслуженному работнику искусств, и даже президенту (хотя нет, на президенте Печенкине в развитой капитализм не въедешь)…
Но фамилия принадлежала тому, кому принадлежала, — алкашу со стажем. Внешность у алкаша Василия Васильевича была запоминающейся — эдакая помесь утконоса и гиены, тупиковая ветвь развития вида.
Печенкин взирал на происходящее блудливым взором трупоеда и требовал, чтобы в протоколе имя его сына, Виталия Васильевича Печенкина, было подчеркнуто красным. Дважды. Волнистой линией. Он, Виталий Васильевич, и обнаружил «трупака», ура ему и да здравствует! Сам Печенкин клялся и божился, что к телу не подходил, а только взглянул «одним глазком и мигом к участковому».
Помесь утконоса и гиены вызывала у Бычьего Сердца самые низменные чувства.
Если бы они беседовали тет-а-тет, Бычье Сердце не отказал бы себе в удовольствии съездить пару раз по студенистой физиономии Печенкина. Слегка. Не доводя дело до жалобы вышестоящему начальству. Или нет, такого типа, как Печенкин, можно и по почкам. По почкам, почечкам, почулям!
Печенкина — по почкам, это почти каламбур. Бить по почкам — последнее дело, подлость из подлостей, куда подлее простодушного тычка в челюсть (на этих тычках нетерпеливый хулиганистый Сивере и погорал). Но в случае с Печенкиным — можно и отступить от кодекса, которого придерживался Бычье Сердце. Не исключено, что, придя в себя после акции устрашения, Печенкин поведает майору Сиверсу вещи, о которых умалчивал. Или быстренько выложит на стол уже другие вещи, которые утаил.
Но руки у Бычьего Сердца были коротки. Во всяком случае — сейчас. Ему оставалось только гонять желваки и призывать к бдительности следователя Дейнеку:
— Поднажми на алкаша. Мишаня. Поднажми на алкаша!
— В каком смысле?
— Ты посмотри на его физиономию!
С такой физиономией только склепы взламывать да в церкви карманы обчищать!
К терпиле он тоже подкатывался, зуб даю.
— Думаешь?
— Не исключено.
Дейнека, воспитанный в лучших традициях целомудренного классического балета, посмотрел на Бычье Сердце с укоризной.
— Хочешь, я поднажму? — предложил свои услуги Бычье Сердце.
— На тебя двенадцать жалоб, — напомнил Дейнека. Он проработал с Сиверсом не один год и прекрасно знал все повадки отвязного майора.
— Будет тринадцатая. Чертова дюжина, — Бычье Сердце оптимистически хохотнул.
Алкашу несказанно повезло: кроткий Дейнека жать на него не стал, напротив, был подчеркнуто вежлив. Не от хорошей жизни вежлив: следов преступника обнаружить не удалось, а все снятые отпечатки принадлежали четырем людям: Василию Васильевичу Печенкину, двум мальчишкам-желторотикам и самому Роману Валевскому. Но в основном — Печенкину.
— ..ты меня не слушаешь, — обиженный голос Васечкина вернул Бычье Сердце к действительности.
— Да нет, Петя, я все внимательно выслушал. Отчет забираю с собой, если ты не возражаешь. Будем искать твой «гибли».
— Когда найдешь, свистни, — влюбленно прошептал Васечкин.
…В четырнадцать ноль-ноль у Бычьего Сердца была забита стрелка с владелицей недвижимости в лодочном кооперативе «Селена» — Калиствинией Антоновной Антропшиной. Она только сегодня вернулась из Таллина, где гостила у сестры. Побеседовать в управлении, а тем более — в таунхаузе с видом на убийство Антропшина отказалась наотрез, но согласилась принять майора Сиверса у себя, на городской квартире. Чтобы найти указанный дом, Бычьему Сердцу пришлось попотеть: строптивая Калиствиния проживала у Сенной, в самом чреве Питера, описанном еще Достоевским. Порядком поплутав проходняками, Бычье Сердце вышел-таки на исходную позицию: к обшарпанной шестиэтажной трущобе, лишь по недоразумению именуемой жилым строением. Как можно совместить такую дыру с таунхаузом на берегу Залива, Бычье Сердце не знал.