Я не хочу сообщать в письме, куда именно мы пошли. В тебе я не сомневаюсь, но слишком опасно доверять это бумаге. Мы были почти у вершины одного из водоразделов, недалеко от Гималайского хребта и границы с Тибетом. Ты сам знаешь, как эти долины выглядят: притоки поднимаются все выше и выше, а в конце — последняя серия узких, скорее похожих на каньоны, долин, уходящих к самым высоким пикам, словно растопыренные пальцы. Там, где мы разбили лагерь, как раз сходились три таких тупиковых долины и участники экспедиции могли двигаться вверх и вниз по течению в зависимости от своих задач. К лагерю вела тропа, и через ближайшую реку был перекинут мост, зато в верховьях трех других долин нога человека, похоже, еще не ступала, и добираться туда через глухие заросли было непросто. Однако нашим ученым нужны были именно такие заповедные места.
Когда мы разбили лагерь, носильщики ушли, и нас осталось всего восемь. Сара Хорнсби занимается орнитологией — она, кстати, неплохо разбирается в своем деле, и какое-то время я ей помогал. Однако с ней вместе поехал ее приятель, специалист по маммологии (нет-нет, это не то, что ты думаешь) по имени Фил Адракян, и он мне с самого начала не особенно понравился. Руководитель экспедиции, этакий МИСТЕР БИХЕВИОРИСТ. Млекопитающих, надо заметить, в тех местах отыскать не так-то легко. Еще с нами была Валери Бадж, энтомолог, и уж она-то, как ты понимаешь, никаких проблем с объектами изучения не испытывала. (Кстати, она — эксперт и еще в одном занятном деле). Четвертый — Армаат Рэй, герпетолог, но ближе к концу он в основном помогал Филу с подготовкой наблюдательных пунктов. Ботаников звали Китти, Доминик и Джон — эти трое работали, как правило, сами по себе, в большой палатке, заполненной образцами растений.
Итак, лагерная жизнь в зоологической экспедиции. Я полагаю, ты такого еще не испытывал. Могу сказать, что по сравнению с альпинистской экспедицией это гораздо скучнее.
Первые недели две я пробивал маршруты к трем верхним долинам, потом помогал Саре. И все это время развлекался тем, что наблюдал за участниками — так сказать, бихевиорист над бихевиористами.
Поскольку я в свое время тоже изучал биологию и решил, что она того не стоит, меня очень занимал вопрос: почему же другие так увлечены до сих пор этой наукой. Гоняться за животными, выслеживать, затем объяснять каждую замеченную мелочь, а затем спорить с кем-нибудь до хрипоты об этих объяснениях — и все ради научной карьеры? Уму непостижимо.
Как-то раз, когда мы искали в средней долине пчелиные гнезда, я заговорил на эту тему с Сарой. Сказал, что у меня разработана целая классификационная схема. Она рассмеялась: «Таксономия! Это въелось у тебя в плоть и кровь», однако попросила рассказать.
Прежде всего, сказал я, есть люди искренне увлеченные и буквально очарованные животным миром. Она сама из таких. Когда она следит за полетом птицы, у нее на лице бывает какое-то особое выражение… словно она стала свидетелем чуда.
Сару мое наблюдение не особенно обрадовало: ученый, мол, должен быть беспристрастен. Но она согласилась, что такая категория людей действительно существует.
Затем, сказал я, есть «следопыты». Эти люди обожают ползать по кустам, выслеживая животных, как малые дети, увлеченные игрой.
Есть еще третий тип — теоретики. Потому что, не забывай, наука о поведений животных — это Очень Респектабельная Академическая Дисциплина. Она должна иметь какое-то оправдание своего существования на интеллектуальном уровне. Не можем же мы просто прийти в ученый совет и заявить: «Многоуважаемые коллеги, мы этим занимаемся, потому что нам нравится смотреть, как летают птицы, и мы очень любим ползать по кустам».
— Как-то у тебя все цинично выходит, Натан, — сказала Сара. — А ведь циники — это всего лишь разочаровавшиеся идеалисты. Я очень хорошо помню, каким идеалистом ты был в прежние годы.
Я знаю, Фредс, что ты с ней согласишься: Натан Хау — идеалист. Может быть, так оно и есть. И то же самое я сказал ей:
— Может быть. Но отношения, царившие в биологическом отделении… Боже, меня от всего этого просто тошнило. Наши теоретики готовы были перерезать друг друга, защищая свои излюбленные теории, и при этом изо всех сил старались, чтобы это выглядело научно, хотя науки тут и в помине нет!
Сара покачала головой.
— Ты все-таки слишком большой идеалист, Натан. Тебе нужно, чтобы кругом было совершенство. Но в жизни далеко не все так просто. Если ты хочешь изучать животный мир, надо уметь идти на компромиссы. А что касается твоей классификации, то лучше напиши о ней в «Социологическое обозрение». Только помни, что это всего лишь теория. Если ты забудешь об этом, то сам окажешься в плену своих рассуждений.