Впрочем, в тот миг, я думаю, он и в самом деле был удивлен. Мы оба замерли, словно деревья, чуть покачивающиеся на ветру. Я даже не дышал. Что делать? В руке у него я заметил короткую гладкую палку, а на шее в меху — какие-то побрякушки, нанизанные на веревочку. Лицо, орудия труда, украшения — видимо, в душе я все-таки по-прежнему ученый и не до конца потерял способность рассуждать, потому что сразу подумал: «Какие же они приматы? Они — гоминиды!»
Словно в подтверждение моих мыслей, йети заговорил: что-то коротко промычал и пискнул, затем несколько раз втянул воздух, отогнул верхнюю губу (клыки у него будь здоров!) и, тихо присвистнув, посмотрел на меня вопросительным взглядом, таким спокойным, мягким и умным, что, казалось, тут трудно не понять и не ответить.
Я медленно поднял руку и попытался сказать:
— Привет.
Понимаю, глупо. Но что бы ты сказал, столкнувшись со снежным человеком нос к носу? В любом случае, у меня получилось лишь сдавленное, хриплое «Пррт».
Он наклонил голову в сторону и повторил:
— Пррт. Пррт. Пррт.
Затем вдруг подался вперед, уставился вдоль ручья и замер с открытым ртом, прислушиваясь к чему-то за моей спиной, после чего посмотрел на меня серьезным оценивающим взглядом — клянусь тебе, никаких сомнений на этот счет у меня нет.
Сверху по течению донесся треск сучьев. Йети схватил меня за руку, и, взобравшись по крутому берегу, мы буквально через несколько секунд скрылись в лесу, пронеслись между деревьями и залегли бок о бок за большим повалившимся стволом в чавкающий влажный мох. Рука болела.
Из-за поворота появился Фил Адракян в совершенно растерзанном виде. Похоже было, он продирался сквозь кусты и разорвал в нескольких местах свою дутую нейлоновую куртку: при каждом шаге из прорех клочьями лез искусственный пух и стелился за ним по ветру, словно белый шлейф. Кроме того, где-то по дороге он упал в грязь. Йети прищурился и смотрел на Фила, не отрывая взгляда: белый пуховый шлейф его явно заинтриговал.
— Натан! — кричал Фил: видимо, его все еще переполняла энергия. — Ната-а-а-а-ан! Я его видел! Натан, где ты, черт побери!
Наверное, никогда в жизни я не чувствовал себя так славно.
Когда Фил скрылся за следующим поворотом, йети сел и привалился спиной к бревну, как усталый турист с рюкзаком. Встало солнце. Он что-то присвистывал и попискивал, глубоко дышал и наблюдал за мной внимательным взглядом. Что он, интересно, думал? В те минуты я и представить себе не мог. Меня это даже немного пугало: ведь неизвестно, что могло случиться в следующую секунду.
Руки йети — тоньше и длиннее человеческих — осторожно ощупывали мою одежду. Затем он дотронулся до своего ожерелья и стянул его через голову. Толстые морские ракушки были нанизаны на плетеную веревку. Ракушки явно ископаемые, очень похожие на ракушки гребешка — свидетельство тех давних эпох, когда Гималаи были под водой. Трудно сказать, что думал о них сам снежный человек, но, без сомнения, они представляли для него какую-то ценность. Как-никак, предмет материальной культуры.
Долгое время йети просто смотрел на свое ожерелье, затем осторожно одел его мне на шею. Меня будто жаром обдало, глаза заволокло слезами, горло сдавило. Я чувствовал себя так, словно из-за дерева только что выступил Господь и благословил меня неизвестно за что. Я такого просто не заслуживал.
Потом йети вскочил и, покачиваясь на кривых ногах, ушел в лес. Он даже не обернулся ни разу. Я остался один в лучах утреннего солнца, с тяжелым ожерельем на груди. Рука по-прежнему болела. Значит, это действительно было. Мне не приснилось. Меня действительно благословили.
Собравшись наконец с мыслями, я двинулся вниз по течению и обратно в лагерь. Ожерелье спрятал поглубже в кармане стеганой куртки и по дороге до лагеря продумал ответы на все возможные вопросы.
Фил был уже там и без умолку трещал, собрав вокруг себя всю группу.
— А вот и Натан! — закричал он. — Где ты пропадал? Я уже начал думать, что они тебя сцапали,!
— Тебя искал, — ответил я, без труда разыгрывая раздражение. — И кто такие «они»?