На заднем сиденье машины Федора приходили в себя после увиденного и услышанного две подруги. Обе в шоке от происходящего, вот только свое состояние каждая из них проявляла по-разному: Ира молча докуривала сигарету, выпуская дым в крохотную щелочку приоткрытого окна, девушка щурила глаза, мрачно поглядывая на подружку, желваки на скулах у нее так и ходили, как у мужика. Она докурила, выбросила в щель окурок, плотно прикрыла створку стекла и стиснула зубы. Галка, рядом с ней тихо заливалась слезами:
— Ирусенька, давай поедем к ней!
— Прекрати рыдать, Летягина, мне уже надоело вытирать тебе сопли! — Ирина не выдержала и рявкнула на подружку. — Посмотри на себя! — она потянулась и повернула к Галке зеркало заднего вида.
— Эй! Эй! — возмутился Федор и вернул свое зеркало на место.
— Видела? — ругалась Ира. — У тебя уже не глаза, а щелочки! Ты уже не монголка, а чистой воды эскимос, причем старый, опухший от пьянства!
— Не смогу я успокоиться, пока ее не увижу! Давайте поедем! — Галке было плевать на ее вид и национальную принадлежность, равно, как и расовую, она согласна была, чтобы ее посчитали самым распоследним алкоголиком из туземного племени Бивня Мамонта, лишь бы увидеть Риту.
— Да нас не пустят — ты прикидываешься или и в самом деле такая недалекая?! Не понимаешь, что ли, она после операции, а приемные часы давно закончились! — отбрыкивалась Ира.
— Спокойно, девчонки, — Федор не позволил разыграться скандалу в своем салоне (машина была взята напрокат, но это неважно, в конце концов). — Галя, мы завтра к ней обязательно съездим. Ира права, сейчас нас банально не пропустит охрана, да и ваша подруга, наверняка уже спит — в больнице же режим, а ее, скорее всего, накачали снотворным после такого. И потом, сама подумай, к больным не принято ходить с пустыми руками, Риту нужно порадовать чем-нибудь вкусненьким, значит, завтра, прямо с самого утра заедем в супермаркет, затаримся всем, что она любит и оккупируем на весь день ее палату. Согласна?
Галка кивнула. Слова маминого племянника, такие рассудительные, подействовали на нее, как хорошее успокаивающее: она расслабилась, глубоко вздохнула и положила голову к Ире на плечо. Подруга не возражала. Девушки притихли, погрузились каждая в свои мысли, нерадостные у обеих, и дальше ехали в тишине. На половине пути Ира велела заехать за своим Женькой, с которым уже успела созвониться и, который ждал их возле колл-центра — места своей работы, где обычно засиживался допоздна над тестированием новых программ и корректировкой устаревших, разработкой дополнительных степеней защиты и непробиваемых паролей, то есть обычной работой программиста.
Евгений бросил обеспокоенный взгляд на заднее сидение, где, обнявшись, сидели с отрешенными взглядами две подруги, кивнул Федору и одним движением бровей задал ему вопрос:
«Ну как тут?»
На что получил такой же молчаливый ответ: Федор качнул головой и скривил одну половину лица:
«Ничего хорошего».
Повисло тяжелое молчание, так бывает, когда резко наваливается отупляющая усталость и нет сил ни на что: ни на разговоры, ни на переживания, мысли текут лениво, старательно обходя болезненный участок мозга, отвечающий за неприятные воспоминания, и дают организму время восстановить покачнувшееся равновесие.
Тихая и задумчивая Галка проводила взглядом через заиндевевшее стекло подругу и ее парня до самого подъезда, а Ира, наконец-то, смогла почувствовать себя слабой и беспомощной и дать волю слезам, приникнув к широкой Женькиной груди. Теперь можно и поплакать…
* * *
— Я не хочу! Не могу я есть, можешь ты понять?! — кричала Галка с кровати. — Ритке там плохо, а я здесь стану обжираться?! Меня и так тошнит, а от этих макарон, вообще, вырвет!
Приехав домой, девушка сразу же влезла в свою теплую пижамку и забралась под одеяло. Она хотела уснуть, чтобы завтра наступило, как можно быстрее, а времени для всяких тревожных раздумий оставалось, как можно меньше, но противный мамин племянник от третьего брака никак не давал ей покоя и приставал с дурацким ужином. Какой ужин, когда Риточка, может быть, ждет их, лежит сейчас под холодным больничным одеялом, мерзнет, стонет от боли, и некому подойти к ней, подержать за руку, поднести стакан воды, позвать медсестру с поста. От таких мыслей все внутри переворачивалось, а желудок болезненно сжимался и подкатывал к самому горлу, о еде не хотелось даже и думать, оставалось удивляться, как некоторые могут быть такими толстокожими и непробиваемыми!