— Все хорошо! — радостно выдохнула Тамара. — Да, Коста?
— Да, Тамара!
— Нужно будет вас завтра отвезти на серный источник. Мёд, конечно, поможет. Но источник быстрее заживит ваши раны. — Тамара вытирала руки полотенцем, которое ей протянула служанка. — Проверено!
— Да. Да! — тут же подтвердила Манана.
— Разве мы можем ослушаться? — я улыбнулся. — Если надо, значит, поедем.
— Спокойной ночи! — кивнула Тамара.
— Спасибо большое! Спокойной ночи!
Девушки вышли. Я выдохнул и стал раздеваться.
— Коста! — раздался насмешливый голос Спенсера. — Тебе нужно научиться скрывать свои чувства!
— И тебе не стыдно⁈ Что подсматривал?
— Нет!
— А ещё считаешь себя джентльменом!
— Да, я джентльмен! А ты, Коста, влюбился!
— Пошёл к чёрту!
Эдмонд рассмеялся.
— Я лучше посплю, — ответил он, удобнее укладываясь. — Я тебя понимаю, друг. Тамара — замечательная девушка. Ты же не станешь это…
— Нет. Отрицать не стану. Удивительная девушка!
— Но спешу тебя успокоить…
— Каким образом?
— Ты ей тоже нравишься. Я слышал это!
— Спи уже, оракул! Только, прошу, теперь засни по-настоящему!
Ответа не последовало. Вот, поди, теперь догадайся: на самом деле заснул или притворяется? Я вздохнул.
«Спенсер прав. Да и я это знаю. Я влюбился. Разбираться сейчас в этом — смысла нет. Копаться в себе тоже. Это — данность. А вот, что мне сейчас действительно нужно так — поспать. Утро вечера, как говорится…».
… — Коста! Коста!
Я вскочил. Совсем не утро. Глубокая ночь. Хриплый задыхающийся голос Спенсера. Очень напуган. Спросонья, шаря рукой, свалил свечу на пол.
— Что случилось? Война?
Наконец, поднял свечу. Руки дрожали, когда зажигал её. Подошёл к Спенсеру. Вид у него был ужасный. Пот градом. Майка насквозь мокрая. Судорожно дышит.
— Эдмонд, успокойся!
Я приладил свечу. Потом обнял Спенсера, приподнял, усадив. Поправил влажную подушку. Бросился за полотенцем. Начал вытирать пот с его лица.
— Потом. Потом. Это потом, — рукой куда-то указывал.
Я оглянулся.
— Будь любезен, дотянись до моего саквояжа в мешке.
— Что-то нужно?
— Да, да. Там сверху…
Я уже рылся в мешке. Достал его записи.
— Да, да.
— Эдмонд, сейчас не время делать записи! Прости, но ты и карандаша в руке не удержишь!
Спенсер попытался засмеяться.
— Мне всегда нравилось твое чувство юмора.
— Мне тоже нравится чувство юмора англичан. Но сейчас не об этом. Зачем тебе записи? Тебе нужно поспать.
— Это не мне.
— То есть?
— Это тебе.
— Эдмонд!
— Коста, прошу тебя… — Спенсеру пришлось несколько раз набрать воздуха, чтобы суметь продолжить говорить. — Прошу тебя, послушай…
Я кивнул, согласившись помолчать.
— Совершенно очевидно, что ты не выберешься из этой передряги с таким грузом, как я…
— Эдмонд!
— Коста, ты обещал… — Спенсер закашлялся.
Я замолчал.
— Сейчас нужно руководствоваться не эмоциями. Эмоции вообще, часто самый худший советчик человека. Сейчас нужно руководствоваться трезвой оценкой ситуации. И эта оценка, согласись, диктует единственно возможный выход. Ты должен бросить меня здесь, а сам должен выбраться. И выжить. Ты молод. У тебя вся жизнь впереди. У тебя сестра, племянник. Ты должен вернуться к ним. Или к девушке. Но прежде, это моя последняя просьба, сделай так, чтобы эти записи попали в руки моих соотечественников. Все-таки, это путешествие, как выясняется, оказалось главным делом моей жизни. И совсем не хочется, чтобы этот отчет сгинул вместе со мной… Так ты выполнишь моё последнее желание?
— Не выполнить последнее желание приговоренного к смерти⁈ Это негуманно и нецивилизованно! — я усмехнулся.
Спенсер напрягся.
— Опять ты шутишь? — вопрос выдавал его неуверенность в моем отношении к его речи. Практически, к собственному некрологу.
— Надеюсь, ты предложил мне это из добрых побуждений, желая сохранить мне жизнь. А не потому, что был уверен, что я с радостью ухвачусь за протянутую мне палку. Вздохну с облегчением, освобожденный из болота своих обязательств?
— Коста! Как ты мог такое подумать⁈ Нет, конечно! Я знаю, что ты человек чести и слова! Ты не раз и не два мне доказывал это. Как ты мог⁈ Но сейчас, посмотри! Очевидно, что я умираю!
Я отвернулся. Спенсер запнулся. Молча наблюдал, как я укладываю его записи обратно в мешок. Уложив, посмотрел на него.
— Это означает «нет»? — усмехнулся Эдмонд.
— Не только.
— Что еще?
— То, что ты больше никогда не будешь даже заикаться на эту тему.
Спенсер покачал головой.