Лодки пристали к борту бригантины. Началась погрузка. Не дожидаясь, пока бочки с порохом покинут корабль, мы уселись в одну из лодок вместе с турецкими купцами. В мгновении ока нас доставили на берег.
Купцов ждали. Под деревянным навесом на берегу реки сидели пятеро черкесов и одна молодая женщина, закутанная в покрывало. Ее привезли на продажу.
Турки чуть поспорили. Потом бросили жребий, кому из них достанется приз. Наконец, один из них победил и направился в сторону черкесов. Он встал неподалеку от них и приготовился ждать посредника. Таковым стал прибежавший по знаку горцев раб. Он стал метаться между продавцами и покупателем. Видимо, шел яростный торг.
Наконец, цена была согласована. Мы увидели, как турок передал двенадцать золотых дукатов горцу. Тот указал ему на женщину. Она зарыдала. Бросилась на землю, как бешенная, и стала что-то гневно кричать. Сцена выглядела отвратительной.
Турок накинул на женщину покрывало, взял ее за руку и отвел к месту, где сидели его коллеги.
— Марушка! Что с нее взять? — пояснил нам купец, заметив наши недовольные лица. — Думаю, под сотню золотых за нее выручу в столице!
Женщина уже успокоилась. Усевшись прямо на землю, она достала зеркальце и начала прихорашиваться и драпироваться в новое покрывало, изобретая замысловатые складки. Переход от истерики к обычным бабским заботам был настолько резким, что нам оставалось лишь покачать головой и идти встречать капитана.
Судно уже завели в устье реки и начали маскировать срезанными ветками. Всем занимались черкесы. Абдель стоял на берегу возле груды наших вещей и торговал для нас лошадей.
— Мистер Спенсер! Они просят по четыре фунта за лошадь, — крикнул он, подзывая нас к себе.
Великолепные черные скакуны поражали своей грациозностью.
— В Лондоне я бы отдал за каждую не меньше ста фунтов, — шепнул мне восхищенный Эдмонд.
Ко мне подошел черкес из той группы, что продала женщину. Уставился на меня с грозным выражением на лице, заросшем до глаз бородой. Что-то спросил, словно выдавливая из себя гортанные звуки.
— Он спрашивает, целовал ли ты грудь взрослой женщины? — перевел мне капитан.
Я ответил черкесу возмущенным взглядом и устроил с ним игру в гляделки. Рука сама собой опустилась на рукоять кинжала.
— Эй, эй! Ты неправильно все понял, — поспешил с объяснениями капитан. — Он видит в тебе чужестранца и предполагает, что ты освобожденный раб. Когда черкесы дарят человеку свободу и принимают его в свою общину, он должен символически прикоснуться губами к груди взрослой женщины в присутствии старейшин и воинов. Если, конечно, она согласится.
— Такой обычай практиковали некоторые военные общества древних греков! — воскликнул довольный Спенсер.
Его явно забавляло происходящее.
— Урум? — спросил черкес.
Мой мозг взорвался! Он назвал меня греком, причем использовал самоназвание нашего народа, которое принесли мои предки из Анатолии, когда бежали в Россию. Выходит, и здесь знают и применяют это понятие.
Спенсер-всезнайка тут же все объяснил:
— Урум или уром — это искаженное «ромей». Так называли себя византийцы, намекая, что они римляне или, по крайней мере, наследники великой Римской Империи.
Я кивнул черкесу. Он снова что-то спросил.
— Он спрашивает, кормил ли ты свою плоть железом? — перевел мне Абдель.
Я расстегнул черкеску и ворот рубахи. Показало ему свой шрам. Он разразился длинной речью, в конце которой протянул мне небольшой пистолет. Я взял, но рассматривать не стал. Просто сунул за пояс.
— Юсуф Таузо–ок из племени Вайа приносит тебе свои извинения. Он дарит тебе подарок и спрашивает, нет ли между вами теперь вражды? — помог мне Абдель. — Отдариваться не нужно. Этим ты его оскорбишь.
Я думал иначе.
— Спроси его, есть ли у него сын?
Капитан с неохотой перевел мой вопрос. Черкес кивнул и что-то ответил.
— Говорит, что есть. Пяти лет.
Я покопался в карманах и вытащил самую большую табакерку из фальшивого серебра, но с изящным рисунком на крышке. Мы много таких взяли на подарки.
— Скажи Юсуфу, что у меня есть племенник, которому столько же, сколько его сыну. Я скучаю по нему. Пусть он отдаст эту шкатулочку своему сыну. Я буду думать, что подарил ее своему племяннику Яни.
Абдель удивился, но спорить не стал. Перевел мою речь. Юсуф с поклоном забрал из моих рук табакерку и сказал на дурном турецком:
— Умный урум. Теперь иметь друг на реке Абин.
Черкес развернулся и ушел. Я достал пистолет, чтобы разобраться, что мне досталось.
— Кавказская работа, сразу по замку понятно, — прокомментировал Абдель. — Видишь: вместо спускового крючка — шарик-«пуговка», и ствол крепится тремя кольцами.