— И тогда, мистер Спенсер, — я перешел на официальный тон, и он его принял, — вы придёте мне на помощь…
— Конечно, кунак. Конечно. А ты прикроешь мне спину в Черкесии.
Я протянул ему руку. Он крепко ее пожал. Мы пришли к соглашению. Не было смысла распинаться на тему «доверяешь — не доверяешь». Там, куда мы так стремимся, следует держаться друг за друга. И доверять абсолютно! Мы оба это отчётливо понимали.
… В Трабзоне оказался не один, а три порта. Первый использовался в сентябре, когда прибывали суда, груженые орехами, во втором была якорная стоянка, а третий, в восточной части города у какой-то деревушки, был до отказа забит суденышками торговцев-контрабандистов.
Издали он смотрелся, как лес на воде — так много деревянных мачт, лишенных парусов, торчало над молом. Большей частью они принадлежали уродливым баркам. Их сотнями клепали на верфях в Стамбуле. А караваны тащили на местные склады порох, соль, свинец, слитки индийского булата, тюки с материей, кисеёй и шёлком, иголки и булавки… И все это грузилось в трюмы кораблей контрабандистов, готовых бросить вызов русской блокаде и не боявшихся ни бога, ни черта. За пять лет после введения Россией своих таможенно-карантинных правил в Восточном Причерноморье, в Трабзоне сложились, говоря языком моего прошлого мира, устойчивые организованные преступные группы.
Я полагал, что в окрестности этого порта лучше не соваться. В заведениях с высочайшей концентрацией утомленных жаждой мужчин и с женщинами низкой социальной ответственности или, попросту говоря, в портовых кабаках, наверняка, яблоку негде упасть из-за толпы настоящих пиратов. Еще в Сухуме на них насмотрелся. Сбежались сюда со Средиземного моря, почуяв запах добычи. Да и французы решительной рукой в Алжире искореняли средиземноморскую вольницу. Многовековому пиратскому бизнесу Магриба пришел конец. Миновали те времена, когда Европа пыталась откупаться от волков алжирского дея. Вот и потянулись «джентльмены удачи» в турецкое Причерноморье. Султан не возражал.
Пароход отдал якоря во втором порту. Мы перебрались в шлюпку, которая доставила нас на берег. Двухэтажные дома вполне себе приличного вида стояли вплотную к воде. В проходах между ними толпились встречающие. Среди них я разглядел Ахмета, моего знакомого албанца и порученца Стюарта. «Рыбий глаз» нас ждал в городе, но на пристань не явился. Шифровался.
Стоило нам очутиться на берегу, нас окружила толпа оборванцев, расхватавших наши вещи. Носильщики вели себя странно: там, где требовался один, участвовали трое. Самый удачливый завладел трубкой Спенсера и теперь нес ее на вытянутых руках, как величайшую драгоценность. Но Ахмет, как ответственный за это безобразие, не возражал.
— Чем больше народу, тем безопаснее, — пояснил он нам, поздоровавшись. И указал на еще троих сопровождающих — лазов-телохранителей в чалмах и с ятаганами за поясом. — Лазов здесь много. Почти полгорода. А вторая половина — греки. Но ты, Коста, имей в виду: по-гречески они не бельмеса. Османы им условие поставили — или язык, или религия. Они выбрали церковь.
Мне показалось, что Ахмет несколько преувеличил засилье лазов и греков. Пока мы шли вдоль глубокого рва вдоль крепостной стены с квадратным башнями, я наблюдал знакомую по Стамбулу картину. Армянские купцы, женщины в черном, закутанные и наряженные так, что глаз не видать, и укрывающиеся черными же зонтиками, турки в белых чалмах… Разве что балканцев не было видно.
А еще нас на каждом шагу ждали отдыхающие на площадях караваны верблюдов на фоне больших европейских зданий. Вот такая колоритная экзотика в городе, который карабкался на возвышающуюся над ним гору не без изящества. Он выделялся в архитектурном плане в лучшую сторону в сравнении со старым кварталом Стамбула. На улицах было чище, а многие здания радовали глаз, стоило нам подняться повыше от порта.
— Здесь сходятся торговые пути в Персию и Закавказье, — пояснил нам Ахмет, взявший на себя роль гида. — Сухопутная торговля, на самом деле, куда важнее и богаче, чем контрабанда в Черкесию.
— А как же торговля женщинами? — спросил Эдмонд.
— Для многих она — источник самого быстрого обогащения. За три или четыре рейса турецкий купец, при некотором счастье, может стать богатым человеком. Будет преспокойно доживать свой век в неге и комфорте.
— Ага, — хохотнул я, — Если русские крейсера не перехватят. С работорговцами они не церемонятся. Топят, в плен не берут.
— Ну, раз свидетелей не остается, то и говорить тут не о чем, — логично возразил Ахмет. — Пропал и пропал, кто будет горевать? Зато примеров удачных поездок и большого барыша — полон город. Вот и лезут новички, будто им медом там намазано. И стоит проявлять осторожность. Я не случайно явился в компании телохранителей. Каких только подонков не встретишь в портовых районах. Особенно опасны алжирцы. Они еще не позабыли свои корсарские привычки и, чуть что, хватаются за свои тонкие ножи-филиссы. А такой нож с легкостью пробивает кольчугу.