— Не дают мне покоя соседи, — жаловался он, качая своей бритой наголо головой, которую украшал оселедец. — Требуют, чтобы изменил своему слову и снова их возглавил. Угрожать вздумали! Еу! Я им ответил: напрасно думаете вы, что нашли во мне человека робкого и готового повиноваться всякому. Если надеетесь принудить меня к сему, то попробуйте на меня напасть.
Князь общался со своими сподвижниками с особой фамильярностью, которая обычно существует между боевыми товарищами. Между ними не было никакого различия, кроме его украшенного дорогими камнями кинжала и значительного физического превосходства, несмотря на невысокий рост. Он не стал перечить, когда они, устав от разговоров, потребовали песню.
Он сделал знак старому барду, который развлекал гостей. Тот затянул свою песню, подыгрывая себе на дудке. Слова перевел нам Натан.
Мы будем отважны в военной борьбе,
Мы будем счастливы рискнуть жизнью.
Смерть или свобода — вот наш зов!
Победи день или благородно умри!
Бьется ли здесь сердце предателя,
Обманываемое коварным московским искусством?
Который свою страну за золото бы продал?
Пусть умрет или бездетным живет!
Слушай! О, слушай! Орудия ревут!
Враг встречает врага, умирать, чтобы больше не расстаться.
Вы, рабы, бойтесь взгляда свободных людей,
Победа наша! — Вперед! Вперед!
Гости одобрительно зашумели. Спенсер изобразил восхищение. Записал в блокнот вольный перевод Натана. Спросил:
— Князь, ведь в песне, что радует твой слух, звучит призыв к борьбе с русскими…
— Жизнь не песня, уважаемый хакким. Если бы я взялся петь, я бы добавил такие слова: не верьте чужим посулам! Мед в сладких речах обычно скрывает горечь обмана.
— Так это и есть русское коварство!
— А инглезы? Вы — добрые духи, что прилетели из-за моря?
— Мы же готовы вам помогать!
— Точно нам? Или вы стравливаете нас со своим врагом? Чтобы потом пировать на наших костях? — сказал Джамбулат и мигом превратился из сотрапезника, пирующего в кругу приятелей, в того, кем был на самом деле — в грозного вождя, чье слово — закон.
Разговор стремительно перешел из приятной застольной беседы в такой обмен репликами, когда рука сама собой опускается на рукоять кинжала. Я незаметно коснулся Эдмонда, призывая его не спорить.
— Я уже сказал свое слово на совете. Если ты вождь, думать надо о своем народе, а не о войне. Полвека воюем с русскими — где надежда? Так и истратим себя понапрасну. Ни к чему нас подзуживать!
— Господин! — решил я вмешаться. — Мы же гости. К чему угрозы?
Джамбулат обратился ко мне по-турецки:
— Что ты делаешь рядом с инглезом, урум? Твои сородичи живут вместе с нами в горах, говорят на нашем языке. Рядом живут армяне-черкесогаи. Мы все — одна семья. Наш дом — Кавказ. Нам и решать свою судьбу. А не разным заезжим… Скажи этому инглезу, что он — гость и ему ничего не угрожает. Даже будь между нами кровная вражда! Но другим из его племени сюда хода не будет! Так я решил!
Эдмонд выслушал перевод, не дрогнув ни один мускулом. Спокойно принял новость. Лишь вечером, когда возвращались в кунацкую, зло бросил:
— На Кавказе никто своей смертью не умирает!
На утро Спенсер снова был бодр и весел. Снова всех расспрашивал об обычаях, традициях, верованиях, способах лечения болезней. Вспомнив о своем пациенте, он позвал меня и Натана проведать Бейзруко.
Юный князь выздоравливал в отдельном домике. Около его дверей собрались товарищи и громко распевали песни. У входа стояла чашка с яйцом и водой. Ей нужно было побрызгать пол, прежде чем пересекать порог.
— Песнями и водой отгоняют злых духов, чтобы не повредили князю, — пояснил Натан. — Они очень суеверны.
Эдмонд с моей помощью поменял повязку.
— Каждый день меняйте. По-моему, у тебя, князь, все отлично. Молодой организм победит. Через две-три недели сядешь на коня!
Бейзруко принялся благодарить.
— Славный аул у твоего дяди! И дом полон сокровищ!
— Темиргой — самый богатый род в Черкесии! — гордо ответил князь.
— Богатство порождает зависть!
— Кто посмеет нам угрожать? — засмеялся князь.
— Что скажешь насчет Засса? — хитро прищурился Спенсер. — Его жадности нет предела. О ней уже песни скоро сложат!