Пробивали путь, бегая парой. Один отдыхал, контролируя лошадей. С грехом пополам протащили их еще метров сто. Добрались почти до вершины. Его высокопревосходительство катер смилостивился и снова вспомнил, что он отличный ходок по горам и по снегу. По утоптанному снегу, к сожалению!
Нам оставалась примерно треть пути. Впереди уже был виден свободный от «ледника» скальный выступ и уходящая вниз тропа. В Закавказье!
— Тебя как звать? — решил я, наконец, поинтересоваться именем «турка».
Мутный он какой-то. Намерения не ясны. И я так и не понял: он черкес или натуральный турок. Чалма и знание турецкого ни о чем не говорили.
Мы остановились метрах в десяти от лошадей, чтобы перевести дух после очередного забега. «Турок» ощерился, прикрывая ладонью, как козырьком, глаза от солнца. Ни слова не говоря, прыгнул на меня, как игрок в американский футбол, сбивая плечом с ног. Я с громким криком упал на спину и заскользил по снегу вниз головой по уходящему к пропасти склону.
…Хороший снег в Тбилиси моего детства выпадал, в лучшем случае, раз в четыре-пять лет. Хороший — это тот, который не таял через пару-тройку часов, а держался несколько дней или, если повезет, неделю. Тогда нам, детворе, выпадала редкая возможность вдоволь покататься на санках. Наши родители в этом случае держали сменную одежду. Знали, что их чада через несколько часов беспрерывной возни в снегу вернутся домой насквозь промокшими. Тогда мы раздевались до трусов, надевали второй комплект теплой одежды и выбегали вон. Мамы мокрую одежду развешивали на батареях. Никогда не ругались. Понимали, какой это для нас праздник. И как быстро он закончится. Пусть порадуются, считали они.
Санки — санками. Но как же мы любили катание по ледяным горкам! Для этого мы специально раскатывали дорожку по всей нашей не очень длинной, чуть больше ста метров, улице. Но небольшая длина её с лихвой перекрывалась тем, что она шла под гору. В итоге, мы получали идеальную наклонную дорожку для катания. Высшим шиком у нас считалось проехать всю улицу сверху-вниз с одного разбега. Для этого многие ребята постарше меня специально надевали кирзовые сапоги.
Мой звездный час наступил, когда я, с разрешения мамы, обулся в венгерские демисезонные туфли. Разрешение было необходимо. Жили не очень богато. Возможности покупать мне обувь регулярно не было. Тем более, когда речь шла об импортной. Но эти венгерские я честно проносил два года. Подошва стерлась. Мама понимала, что больше они служить не будут. Участь их была предрешена.
Я еле поднялся к верху улицы, к началу горки, настолько у меня проскальзывали туфли на каждом шагу. Проигнорировал громкое ржание и подколки всех друзей, обративших внимание на несезонную обувь на ногах. Без какого-либо разбега просто встал на дорожку и… Ржание и подколки тут же прекратились. Теперь позади меня, стихая, пронесся возглас удивления и восторга. Стертая подошва моих венгерских чудо-туфель была сродни лезвиям коньков или, скорее, современной «ледянке». От меня не требовалось работать телом и ногами, чтобы подгонять себя и доехать до конца улицы. Наоборот. Скорость моя росла с каждой секундой. Теперь я понимал, что моя главная задача — затормозить. Потому что наша улица под прямым углом вливалась в главную дорожную артерию «Африки», по которой ехали машины, автобусы. И было очевидно, что, если мне не удастся остановиться, я пулей выскочу на проезжую часть. А там, кто его знает, повезет или нет. Оставалось метров тридцать. Пора было принимать решение. Особого выбора не было. Лишь один вариант. Я свалился на бок. Ноги оторвались ото льда дорожки, тело в кувырках уже трамбовало снег сбоку от неё. В метрах пяти от проезжей улицы я остановился…
…Я вырос. Не по своей воле оказался на этом перевале и на этом леднике. У меня не было задачи, как в детстве, порадоваться лихому катанию на ледяной дорожке, вызывая восторг и зависть у друзей. Да и на эту «дорожку» я попал не по своей воле. Меня на неё вытолкнули. Я скатывался, набирая скорость.
Будь мои малолетние приятели рядом, наверняка, оценили бы, как пилотаж экстра-класса! Скатиться по ледяной дорожке вниз головой? На такое отваживались лишь самые отчаянные сорванцы. Им, как и мне сейчас, и мне маленькому на венгерских туфлях, требовалось одно — затормозить, остановиться. Иначе всех нас ждала «проезжая часть», которая в моем сегодняшнем случае представляла собой глубокую пропасть. И если в детстве я еще мог рассуждать на тему повезет-не повезет и был шанс, даже много шансов, не попасть под колеса автомобиля (грузовика, автобуса), то здесь исход был очевиден. Увы. Без шансов. Без единого шанса.