— Вольтер?
— Так считают. Но я не уверен.
— Твоя фраза не к месту. Если говорить о значении, то важнее то, что мы с тобой стоим спина к спине и отбиваемся от кулаков больного мира.
— Вот именно, друг! — Спенсер улыбнулся.
Мы помолчали.
— Ты бы уже сел на коня! — предложил Эдмонд, ухмыльнувшись. — Как мне кажется, хвороста ты уже с лихвой заготовил. Не на одну ночь.
Я согласился с его доводом. Передал очередную вязанку Большому. Взгромоздился на лошадь. Поехал рядом с Эдмондом.
— А почему ты назвал себя Зелим-беем? — спросил Спенсер.
Я улыбнулся, пожал плечами.
— Как-то не было времени серьезно подумать над звучным псевдонимом, — соврал я, не желая ничего объяснять. — Врасплох застали.
«Странно, что он не знал про Селим-бея, мужа Малики, — рассуждал, между тем. — Впрочем, зачем было Стюарту — рыбьему глазу, забивать голову Спенсера ненужной информацией? Ах, Малика, Малика! Душа моя! Конечно, назвался так для тебя! Настоящая любовь к женщине и толика тщеславия. Подумал, мало ли? Прославлюсь под этим именем. Слух обо мне пройдет по всей… Наглеть не нужно. Достаточно было бы, чтобы слух этот достиг ушей зеленоглазой красотки. Порадовалась бы. А я, ведь, не только влюбился в неё с первого взгляда. Я по-настоящему полюбил её. Сильно. До одури. Ах, Малика, Малика! Исполнится ли твоё желание? Удастся ли мне встретить женщину, равную тебе?»
— А, кстати, Эдмонд? — я вынырнул из размышлений. — А почему ты себе не взял псевдоним? Чтобы тебя не путали с тем поэтом шекспировской эпохи?
— Зная меня, — Эдмонд улыбнулся, — думаю, несложно догадаться, Коста, почему я этого не сделал и уже не сделаю!
— Тщеславие! — я не сомневался в своей правоте.
— Ну, конечно! Мечтал, что так прославлюсь, что уже этого поэта будут воспринимать вторым номером. Не скрою, пока не получается.
— Это пока, Эдмонд.
— Ты сейчас успокаиваешь меня? Или льстишь?
— Ни то, и ни другое. Я верю, что твои труды не пройдут незамеченными. Не могут пройти. Все-таки ты — пионер. Разве кто-нибудь, кроме тебя, видел столько в этом краю?[3] Сможет описать практически terra incognita?
Дорога пошла на спуск. Я оглянулся. Весь горизонт был закрыт снежными пиками Главного Кавказского Хребта.На этом фоне странно выделялась абсолютно черная гора.
Спенсер, чуть завалившись вниз, поморщился, упершись на мгновение больными руками в маленькое черкесское седло.
— Спасибо на добром слове, друг! Я постараюсь!
Ехали мимо короткой цепочки из трёх мелких озер. Удивило, что вода в них была мутной. Мы то уже привыкли, что в этих местах вода всегда прозрачная и чистая. Я не удержался. Вопросительно посмотрел на Большого, указывая на эти озёра. Он понял причину моего удивления.
— Пить нельзя! — только и предупредил.
Дорога опять пошла в подъём. Мы приближались к перевалу на Сванском хребте. До привала, в паре часов от хребта, мы все уже не проронили ни слова.
…Площадка для ночлега оказалась очень удобной. Помогли Спенсеру спуститься с лошади. Дальше Большой и Маленький занялись костром и ужином. Мы с Эдмондом своими раненными руками. Точнее — я один. Спенсер был не в состоянии обслуживать себя. Я начал разматывать повязки с его рук. Больно было даже смотреть на сплошь изрезанные руки, кисти и предплечья Эдмонда. Я поморщился, качая головой.
— Ну, а что ты хотел, Коста? — Спенсер усмехнулся. — Рассуждать времени не было. Я же не руки себе оберегал. За жизнь боролся. А он так яростно атаковал…
— А как ты ему апперкот с левой вложил? Да еще такой силы.
— Аааа! — Спенсер был доволен. — Это моё тайное оружие! Мало, кто… Да что там, мало. Никто не ожидает, никому невдомёк, что я амбидекстр! Кстати, это часто меня выручало в драках.
— Ты часто дрался? — я улыбнулся.
Спенсер задумался.
— Да, ты прав! Можно было бы подумать, что я много дрался на кулаках в жизни, — согласился Эдмонд. — Нет. Конечно, не много. Но в тех кулачных боях, в которых участвовал, выручало часто.
— Это врожденное качество или тренировка?
— Заслуга матери!
— Каким образом⁈
— Я — левша по рождению. Мама это заметила. Справедливо решила, что этот мир плохо приспособлен для левшей. Точнее — вообще не приспособлен. Подумала, что лучше мне избежать в будущем трудностей.
— И как переучивала?
— Просто и без затей: привязывала левую руку к корпусу.
— Зато эффективно.
— Да!
— И как ты обнаружил свою способность?
— Случайно. Мама мне не рассказывала об этом. Мне было лет четырнадцать. Я что-то писал. Хм… Кажется, я всегда что-то писал. Задумавшись, переложил перо в левую руку. Стал выводить какие-то линии. И неожиданно для себя с легкостью смог написать буквы. Причем как в нормальном виде, так и зеркальным образом!