И было видно, что, как бы Ваня не бахвалился, семья жила небогато. Платье девушки — длинное, с плотно облегающим тонкую талию лифом и разрезными рукавами, стянутыми у кистей, — не могло похвастать ни богатой отделкой, ни жемчугами, ни шитьем из золотых и серебряных нитей, как у Кинши. Только широкий пояс из муаровой ленты, концы которого спускались до пола, можно было с натяжкой признать дорогой вещью.
Мой мозг отмечал все эти детали походя. Так-то в висках уже постукивало. Я понимал, что Тамаре, наверное, еще нет и семнадцати. И что бы мне ни говорили в этом веке (как ты там, Микри?) про замужество и старых дев возрастом в девятнадцать лет, я воспринимал её как девушку. Как бы она не старалась сейчас вести себя по-взрослому, ребенок внутри неё диктовал чуть разболтанную походку, отсутствие должной координации в движениях рук. Излишнее озорство во взгляде. Но я видел, и это было очевидно, что через год-два она превратится в настоящую женщину. Она окрепнет. У неё изменится походка. У неё появится совершенно другая грация в движениях. Нальётся грудь. И выработается такой взгляд, что мужчины поневоле будут робеть в её присутствии. Через год-два она станет царицей Тамарой.
— Коста! Коста! — Ваня смеялся. — Очнись!
— Извините! — я, оказывается, засмотрелся. — Вы что-то сказали, Тамара?
— Да, — она улыбнулась. — У вашего друга жар. И такие раны на руках…
— Да, да.
— А чем вы их лечили?
— Честно, было не до этого, Тамара. Он каким-то своим порошком посыпал. Но особо не помогло.
— А что, жар? Подумаешь! Давай накормим козлятиной! Сразу в себя придёт! — рубанул Ваня.
— Себя козлятиной корми! — парировала Тамара.
Вот, о чём я и толковал про себя: в ней растёт та женщина, которая любого поставит на место.
— Манана! — обратилась она к одной из служанок. — Зарежь самую жирную курицу. Бульон приготовь. Только вари его на самом малом огне. И разведи мёд с водой!
«Умница! Куриный бульон, называемый в народе еврейским пенициллином, сейчас для Эдмонда — лучшее лекарство!»
Отдав распоряжение, Тамара крутанулась на месте — только широкая юбка взметнулась, открывая желтые, сафьяновой кожи, носки — и умчалась.
Я сел.
— Что, понравилась? — Ваня был горд за сестру.
— А разве такая девушка, как Тамара, может кому-то не понравиться? У вас замечательная сестра. Она заслуживает самого большого счастья. Я желаю ей этого от всего сердца!
— Благодарю, друг! Давайте выпьем за это!
Выпили.
Тут Ваня вздохнул и проговорился насчет финансового положения семьи:
— Счастье! Счастье! — покачал головой. — Невеста, а выгулять не в чем. Лишь размером чадри только и можем подтвердить, что она дворянка!
— Размером?
— Попадешь в Тифлис — поймешь. У тех, кто знатнее, чадри больше. Малхаз! Э! Кружки пустые! Аба-хе!
— Вано, — я взял кружку, — извини, у Георгия не спросил. А ваши родители?
— Ай. — Вано горестно покачал головой. — Папа от турков чуму подхватил, когда воевал под Карсом. А мама при родах Тамары умерла. Круглые сироты мы.
— Мои соболезнования!
— Спасибо, друг! А твои?
— Я тоже круглый сирота…
— Ай-яй-яй! Выпьем, помянем наших родителей. Царствие небесное!
— Царствие небесное, — повторили мы с Малхазом, вставая.
Выпили. Сели. Малхаз тут же наполнил кружки.
Супра была выстроена по всем законам театральной драматической постановки. Плавное восхождение на вершину с помощью множества закусок. Кульминация в виде горячих блюд — котлет из утки с овощами в вине. И снижение накала кулинарных страстей с помощью фруктов, сыров и медового десерта с тыквой. И, конечно, основной мотив задавало вино и тосты, которые нарастали крещендо.
Пока разминались закусками, немного рассказал про наши приключения. Не в грузинском стиле, когда впереди все пылает, а позади — рыдает, хотя речь идет о поимке курицы в птичнике. Нет, поведал про бой на перевале как о само собой разумеющимся и обыденном событии. Братья ахали, как и вся дворня. Незаметно подступили и грели уши.
Среди слуг краем глаза заметил красный покров сердца Тамары. Мелькнула мысль или голос повысить, или драматизма в рассказ добавить, чтобы перед девушкой покрасоваться. Мелькнула — и пропала! Не к лицу Зелим-бею воспевать свои подвиги!
Когда добрался до сцены, как болтался вниз головой на краю пропасти, услышал её восторженно-испуганный возглас. Но и здесь не изменил себе. Со смехом поведал братьям, как Спенсер меня как ведро из колодца вытягивал наверх.
— Вах! — не удержались братья, слушавшие мой рассказ с открытым ртом. — Приключись такое с кем-нибудь из наших знакомых в Тифлисе, разговоров хватило бы на год или два. Тамара, ты слышала⁈ Какой молодец у нас в гостях!