— Ладно, мне кажется, что нам вдоволь хватило ужина там, правда, Грут? — Грут, привставший за ним, кивнул. — Тогда поедим завтра с утра и там уже по плану, — Ракета стал небрежно взбивать свой маленький матрас и отыскивать лоскуток, который служил одеялом и кое-как прикрывал его. О холодной ночи впереди он не думал, как не думали и тысячи существ до него, пережив после просто Варфоломеевскую ночь. Но мог ли представить это пушистый? Да даже если бы и представил, отказался бы? Девяносто девять процентов, что нет.
Когда Ракета пристроился на свою маленькую, без подушки кровать, Грут выключил свет; тусклые лучи теперь кое-как освещали очертания предметов: вот их два кресла впереди, панель управления, мелкие точки валяющихся пуль под сиденьем дерева и грязное стекло, за которым располагались целые просторы неизведанных завораживающих кристаллов синего цвета, а над этим — черноватый потолок грота и тёмное небо вселенной, сияющее местами разноцветными огоньками. Енот понял, что впервые за несколько бешеных дней может расслабиться и нормально поспать; Грут же, скрипя ветками где-то неподалёку, тоже наверняка устал. Почему-то перед тем, как заснуть, Ракета вспомнил про предупреждения насчёт этой планеты: о странном влиянии кристаллов на поведение существ и о нереальном холоде.
Но, рассудив на сонную голову, что это ещё не самое страшное, что могло с ними произойти, Ракета прикрыл глаза и вскоре уже крепко спал. Да, не самое страшное, но довольно неприятное — это-то енот и упустил…
Спалось почти что прекрасно только первые часа три; потом начался Ад. Холод успел сразу же забраться в салон и всё ещё боролся с тёплыми потоками воздуха; как раз таки через три часа или даже раньше их война завершилась полным поражением тепла. Холод торжествовал и отмечал свой триумф на всех живых существах, здесь обитающих…
Ракета, свернувшись калачиком, старался сильнее натягивать на себя одеяло, с силой жмурить глаза и пытаться уснуть, но вскоре понял, что лишь обманывает себя: развернувшись на спину и выдохнув светло-серое облачко пара, он понял для себя ясно, что быстрее у него получится сдохнуть и замёрзнуть, чем заснуть при таком. Енот неохотно поднялся с места и пополз к панели управления, зевая и потирая глаза. Проверил, стоит ли обогрев на максимуме; да, он стоял всё это время. По идее, здесь должно быть жарко до одурения, так что можно было себе представить температуру за бортом. Ракета недовольно прошипел себе под нос что-то и поплёлся назад, раздумывая, где завалялось его более тёплое одеяло; его можно было найти, и уж тогда быть спокойным, но тот факт, что он сам не видел его уже около года или даже двух, немного, а всё-таки расстраивал его и отбивал всякое желание искать.
В таком случае Ракета понял одно: нужно продержаться до утра, несмотря на дрожь, ледяную кровать и отсутствия хоть какого-нибудь мало-мальски исправного источника тепла. Да и, в принципе, думал он, вновь подходя к своей кровати, это в сущности своём лишь пустяки в сравнении с тем, что они проходили вместе с Грутом до того. Вспомнив о своём напарнике, енот глянул на устроившегося рядом со стеной Грута: тот, кажется, мирно дремал. «Вот бывает же так, что плевать на температуру!» — с завистью подумал Ракета и стал было вползать в своё холодное ложе, как не совсем ожидаемо сквозь упругую ледяную тишину до него донёсся шёпот: «Я есть Грут…»
— А? Ты тоже не спишь? — вдруг приободрился Ракета, едва унимая стучащие зубы и стараясь казаться весёлым. — Нет, мне нормально. Л-лишь чуть-чуть холодно, — мысленно енот выругал себя за это вырвавшееся «л-лишь». Оно, казалось ему, выдавало его с потрохами; впрочем, Грут навряд ли мог быть уж таким внимательным — этим себя пушистый и успокоил.
Дерево зашуршало и в мгновение око оказалось рядом с его кроватью; Ракета изумлённо на него смотрел и сквозь сумрак различил будто бы сомневающийся взгляд Грута. Енот пока ещё сидел на кровати и старался прикрыть свою дрожь одеялом; а зачем ему это нужно, он и сам затруднялся ответить. Может, из-за прирождённой гордости хотелось ему доказать свою несуществующую и неуместную здесь стойкость? Это Ракета не знал и не мог знать. Но отчего-то показать свою слабость, пускай и более приемлемую здесь, чем стойкость, ему было неприятно.
— Ты чего, Грут? — с напускным подозрением спросил енот и ещё сильнее натянул на себя одеяло. — Давай уже спать, а то времени до подъёма осталось не так много!..
— Я есть Грут! — твёрдо произнесло дерево, в упор глядя на него. Ракета даже сквозь сумрак смог разглядеть его засверкавший взгляд.
— Ты серьёзно? Думаешь, я замёрз? — слабо усмехнулся. — Да ни черта! Нет-нет, ты ничем помочь не сможешь. Возвращайся к себе, дубина… — Грут не сдвинулся с места и лишь слегка зашуршал ветками. Через пару секунд Ракета ощутил, как его, вместе с одеялом, подняли упругие лианы и понесли куда-то к Груту. Енот старался высвободиться и что-то говорил, вероятно, лживое, стараясь уверить дерево в том, что ему не холодно. Но Грут был непреклонен и уж если считал, что его помощь требуется, значит, предоставлял эту помощь несмотря ни на что. Ракета мягко приземлился на сложенные вместе, почему-то тёплые ветки-руки Грута и ощутил на себе отправившееся вслед за ним одеяло; через несколько секунд на него опустилось толстая, плотная, неимоверно согревающая ткань. Тут енот с радостью распознал на себе своё утерянное одеяло. И как только Грут его нашёл?
— Эй, послушай, спасибо тебе конечно, но не кажется ли тебе это странным? Что я сплю на твоих руках? — Ракета хотел и мог спросить жёстче и даже тут же вскочить и уйти, но отчего-то не сделал этого. Странное влияние кристаллов?
— Я есть Грут, — что значило «Нет, не кажется».
— Ну, у меня же теперь есть тёплое одеяло. Зачем я буду беспокоить тебя? — Ракета приподнялся на локте и заглянул в лицо Груту. Тот произнёс свою традиционную фразу, которая значила то, что это его вовсе не обеспокоит и даже будет в радость. Ещё прибавил, что вот так, на его ветвях, будет теплее, а почему, так и не пояснил.
— О, Грут! — жалостливо воскликнул енот, откинувшись назад и прикрыв лапами морду. — Ты какой-то слишком хороший друг!.. — потом повернулся на бок, в сторону панели управления, и с изумлением заметил: — Зато с тебя такой вид открывается… Мне с кровати было не видно.