Джулиан прикрывал голову и живот, время от времени всё же пропуская удары.
«Сам виноват», — твердил он, когда его запястья сковали за спиной, чтобы он не мог сопротивляться.
«Я должен был сказать Эстебальду», — думал принц, до крови закусывая щёки изнутри, когда имперец болезненно бил его по незащищённому торсу.
«Я струсил и поплатился».
После того, как его знатно потоптали ногами, бледная риддийка с медным волосом и синими глазами начала задавать вопросы. Отвечая на них, Джулиан внезапно понял, что его ни разу не ударили по лицу.
Если ответ соотечественнице не нравился, его снова били. И били сильнее. Джулиан старался путать показания — это было его долгом перед Родиной и перед непутёвым братом. Но долго и много врать не мог. Потому что в ход пошло кое-что посерьёзнее простых ударов кулаком.
«Я сам виноват, — твердил себе Джулиан, лёжа лицом на холодной земле. — Я струсил перед братом. Я ослушался приказа и пошёл смотреть на Легенду. Я упал со стены, как последний идиот. Никто до этого за всю историю этого мира не падал с крепостных стен прямо в руки врагу, а вот я упал».
Последний факт его даже рассмешил, но смеяться было больно — болели живот и рёбра.
Он так и лежал на холодной земле, казалось, с вечность, пытаясь свыкнуться с мыслью о том, что до конца осталось совсем немного, и его жизнь скоро могут насильно оборвать. Не грела и догадка о том, что благородной и быстрой смерти от дикарей ждать не стоит.
«Я сам виноват».
Джулиан бессмысленно смотрел в стену, всё повторяя свои заклинания и вспоминая самые неприятные поступки, которые совершал. Если бы он мог что-то изменить, то что? Может быть, не задрал бы на сеновале юбку дочери конюха, наобещав той с три короба, ведь девушка была влюблена в пастуха с деревни. А теперь тот, возможно, ей и побрезгует. Ещё обязательно бы разыскал маму. И не позволял бы крестьянским детям обижать щенков во дворе. И сказал бы Эстебальду о том, что ему не стоит покидать крепость.
Когда Джулиан уже готов был забыться беспокойным и болезненным сном, его ушей достиг тихий и короткий звук чьей-то усмешки.
Джулиан поднял голову, игнорируя мышечную боль, и увидел Его.
Джулиан читал о нём. Многие, особенно крестьяне и слуги, болтали о том, что Элтыр Дар, легендарный военачальник Империи — дикарь, поклоняющийся демону подземного мира, изверг, поедающий детей, и что вместо спермы у него яд. Однако Джулиан изучал откровения Гьёга Серого, кое-что слышал от отца или дядьёв. Мнения разнились, но ему удалось выделить несколько схожих взглядов на интересующую его личность. Их было несколько: Элтыр Дар — простой человек из низов; под командованием Элтыр Дара империи удалось подчинить себе множество народов; Элтыр Дар — гений своего дела.
Джулиан всегда зачитывался описаниями того, как имперский генерал играючи брал крепости, как побеждал в бою и как перемещался от одного края света к другому и обратно. Он был почти влюблён в образ непобедимого военачальника и мечтал быть хоть каплю похожим на него.
Увидеть этого человека в живую, было сродни пришествию бога. Джулиан испытал непонятный ему самому и ужас, и трепет, и стыдливый восторг.
Генерал выглядел, как и любой другой имперец, ни больше ни меньше: раскосые тёмные глаза, тёмные волосы, широкие скулы, невысокий рост… но что-то в нем было такое, что невольно притягивало взгляд. Может быть, твёрдая поступь или умные глаза. Может быть, обманчиво-равнодушное выражение лица. А может быть, то была его тягучая холодная аура. Так или иначе, Джулиан смотрел в эти жестокие глаза, не отрываясь. И позабыл спросить себя: если генерал Элтыр так похож на любого другого имперца, тогда почему он так быстро узнал его?
Вскоре после ухода генерала мрачная риддийка помогла ему подняться на ноги и провела в помещение, где Джулиану было позволено смыть с себя пот и грязь. Вода приятно пахла каким-то имперским маслом, а мыло было нежное и приятное к коже. Джулиан с удовольствием намывал длинные волосы, что отращивал вопреки риддийской моде на короткие стрижки, натирался пахучим мылом и плескался в бочке, как ребёнок. На душе было неспокойно, и он словно хотел вдоволь нарезвиться, пока есть возможность. Он не понимал, для чего нужно сначала допрашивать его, а потом давать привести себя в порядок. Подозревал лишь, что это всё неспроста.
«Может быть, мне ещё и поесть дадут?»
Вопреки мечтам Джулиана, еды ему не дали. Просто через полчаса сидения в бочке с водой, та самая риддийка, что сначала мучила его на допросе, а потом заботливо привела в эти комнаты и обработала раны, попросила его на выход.
Джулиан осмотрел её с нескрываемым презрением. Женщина выглядела крепкой, сильной, как мужчина, и могла бы пригодиться Родине. Однако она прислуживала врагу.
Риддийка проводила его к одному из шатров.
— Генерал ждёт Вас. — Она скромно поклонилась, а у Джулиана засосало под ложечкой. Хорошо, наверное, что он не поел. Иначе его могло бы скрутить.
Когда он с опаской вошёл внутрь, генерал сидел за низким столом прямо на полу, как и любой другой дикарь верный обычаю морозить себе задницу. Он поднял голову и оглядел Джулиана цепко и холодно.
Джулиан заметил, что глаза у генерала не чёрные, как у большинства имперских воинов, а карие, почти даже жёлтые. Он был похож на человека, который большую часть времени держит себя под жёстким неустанным контролем, но способен на импульсивные действия. А ещё он был похож на хищника, который в два движения перегрызёт пленнику глотку, если тот сделает что-то не по его.
Выстраивая дальнейший план поведения, Джулиан внимательно разглядывал генерала, стараясь понять, что ему нужно от бесполезного мальчишки? Зачем просил привести его? Почему сменил гнев на милость, позволил обработать раны, смыть грязь и липкий ужас с кожи?
Казалось, что верный ответ лежит на поверхности, но Джулиан всё никак не мог поймать ведущую к разгадке мысль за хвост. Вероятно, отчасти была виновата остаточная боль, что беспокоила его тело, отчасти — потрясение: человек, о котором Джулиан знал из книг и пересудов, почти что мифический персонаж, ужасный, непобедимый, хитрый, обманчиво-безрассудный, гениальный… предстал перед ним во плоти, такой обычный и такой настоящий.
Джулиан метался взглядом, отмечая ненужные детали: как на загорелую шею падают тёмные волосы, выбившиеся из наскоро собранного пучка, как ладно сидит серый от пыли мундир на широких плечах, как играют тени свечей на покрытых мозолями руках…
Джулиан наткнулся на взгляд, направленный прямо на него, и опустил глаза. Он не мог не понимать: генерал видел, как принц разглядывает его, потому что и сам разглядывал принца.
С большим стыдом Джулиан осознал, что этот мужчина пробуждает в нём самые низменные желания.
— Боишься? — спросил Элтыр Дар, обнажая белые зубы скорее в оскале, нежели в улыбке. Его риддийский был практически совершенным, если бы не грубоватые согласные.
Соблазн соврать был велик, но Джулиан лишь молча кивнул. К чему эти игры, если они оба и так хорошо знают, кто сильнее.
Сердце билось о грудную клетку, испуганное и беспокойное, и, словно вопреки липкому страху, в паху вопреки всему зарождалась приятная тяжесть.
— Почему я здесь, генерал? — осторожно спросил он.
Кажется, имперец не ожидал такого вопроса. В направленных на Джулиана тёмных глазах мелькнула насмешка.
— А сам как думаешь? — ответил он вопросом на вопрос. — Вместо того чтобы дальше мучить тебя, я распорядился залечить твои раны и позволил тебе искупаться в горячей воде. — Генерал отложил в сторону письмо, которое читал, а Джулиан почувствовал себя так, словно над ним издеваются, и потому молчал.
— Ложись на кровать и жди меня, — распорядился Элтыр Дар. — Надеюсь, ты понимаешь, что тебе лучше не геройствовать, а подчиниться.