Одарённая ночным зрением жрица Авадона вскоре увидела первых туземцев выходящих из леса. Неказистые, приземистые человечки не потрясли воображения Гидры. О дикости и малоразвитости говорил весь их дикарский облик: большая голова, узкий лоб, плоский нос и мощные челюсти напомнили женщине первобытное прошлое собственного народа. Она испытала разочарование, и даже страх. Что будут завоёвывать двуликие, если окажется, что остальные народы Прибрежного Мира такие же отсталые. Но, вспомнив Эльмоло, женщина тут же откинула эту мысль. Её бывший муж не мог полюбить такой жалкий народишко, ещё слишком близкий к животному царству.
Когда лунные дриллы, так назывался замеченный ведьмой народ, приблизились к Гидре достаточно близко, она преобразилась. Несчастные, идущие впереди своих товарищей не долго имели возможность лицезреть тёмное божество, неожиданно возникшее перед ними. Гидра, освещённая магическим красным светом, взмахнула перепончатыми крыльями и накинулась на людей, выходящих из леса.
В эту ночь её когти приобрели первый опыт разрывания животрепещущей плоти, её звероподобные клыки впервые обагрились горячей кровью. Женщина чувствовала, как души убитых оставляют тела и летят к Авадону, они — доказательство приверженности жрицы к ангелу мрака, её первый дар великому господину. Когда перепуганные дриллы побежали обратно в горы, Гидра догнала их и выхватила из беспорядочной толпы двух человек, внешний вид которых подсказал ей, что эти двое не из простых смертных.
Усыпив полуживых от ужаса пленников, Гидра взмахнула крыльями и очутилась на окраине лагеря двуликих. Медленно скользя между крепко спящими соотечественниками, женщина внимательно всматривалась в лица мужчин.
Кого выбрать?
Может этого зрелого мужа?
Или юнца, что лежит рядом?
Среди отступников, как ни странно, было много молодёжи. Жрица долго блуждала, но не пришла ни к какому решению.
- Если я сейчас этого не сделаю, навсегда останусь слабой и беспомощной. – Прошептали чёрные губы монстра.
В следующий миг когти-лезвия резанули по горлу первого попавшегося человека. Кровь зашипела, вырываясь из расширяющейся раны. Боясь, как бы бьющийся в конвульсиях юноша не разбудил окружающих, Гидра набросила на него одеяло. Со следующими четырьмя мужчинами ведьма разделалась бесшумно. Довершив дело, она осмотрелась и, убедившись, что всё вокруг по-прежнему тихо, полетела к лесу.
Если б не волнение и дрожь во всём теле, феноменальный слух жрицы непременно бы выделил из тысяч равномерно бьющихся сердец одно, которое, то замирало, то учащало бег.
Племянница Онима, новая родственница Гидры, не смогла уснуть этой ночью. Долго мучалась, а когда наконец задремала, услышала страшный треск и хруст со стороны леса. Скрепя сердце, девушка пошла на звук, решив убедиться, что двуликим ничего не угрожает. Заметив большую птицу, Дина спряталась в островок высокой травы. По некоторым приметам она узнала сильно изменившуюся тетушку и видела всё, что та содеяла. Хрупкая девушка вся трепетала, в её глазах застыл ужас, страх парализовал тело, и это спасло Дину от гибели. Красавице хотелось кричать, но голос больше не подчинялся ей.
А Гидра добралась до лесного ручейка, который заметила ещё днём, и отдалась на его волю.
Мучила ли её совесть?
Нет.
Единственное, что ведьма испытывала — это страх, но не мести соотечественников, они микробы в сравнении с ней. Гидра боялась кого-то другого, того неведомого, стоящего выше Авадона, выше всех. Но скоро тревога сменилась уверенностью в том, что если гром возмездия не поразил её до сих пор, то уже не поразит никогда.
Вода послушно смыла с тела женщины все следы преступления. Вскоре наша героиня имела обычный вид, ничем не напоминающий произошедшее накануне. Она не вернулась больше в лагерь, а устроилась на траве под деревьями, прижавшись к дурно пахнущим дриллам. Половину ночи её мозг усиленно работал, придумывая дальнейшие действия. Однако сон неожиданно прервал коварные построения планов на новый день.
Прежде чем наступило утро, Гидра успела выспаться, её нечеловеческое чутье служило охраной и ей самой, и крепко спящему неподалеку лагерю. Во сне Гидра снова была Мидатой, прекрасная и кроткая, она плакала над умершими дриллами и двуликими. Белые руки божественной женщины багровели пятнами крови, принадлежавшей тем, кого она не убивала.