Нину нашли без чувств у колодца и привезли в лес. Чудом выжил и семидесятидвухлетний дед Федор Калмыков, которому фашисты прострелили лицо. Его тоже доставили к нам. Лечили их в партизанском лагере. Теперь вывели из шокового состояния и эвакуируют на Большую землю…
В половине одиннадцатого ночи небо оживилось знакомым рокотом моторов наших ЛИ-2. На площадке забегали стартовики. Запылали костры. А самолеты сделали разворот и полетели на восток. Либо сигнал им дали новый, а к нам предупреждение не поспело, либо немцы спугнули чем-то.
Аэродромникам ничего не остается, как ждать: может, разберутся и прилетят вторым рейсом. Ожидание становится тягостным, прежде всего для тех, кто лежит на носилках. И особенно для тяжело раненых старика и девочки.
— Отправить бы хоть их. С сердца свалилась бы целая гора, — тяжко вздыхает кто- то у соседнего костра.
А в это время подходит новая группа санитаров, на землю опускаются носилки.
— Из какого отряда, хлопцы? Кого принесли?
— Из девятнадцатого. Комиссара Лапкина. Еще одна боевая страница, новая человеческая трагедия, еще один подвиг…
Василий Лапкин и Леня Ребров, симферопольский комсомолец, связной 19-го отряда, решили пробраться в отряд во что бы то ни стало. С боем, но поспеть ко времени.
Пошли.
…Плотный ружейный залп ударил в упор. Лапкин и Ребров упали, как скошенные.
А там, откуда стреляли, послышалось:
— Хальт! Хальт! Рус, сдавайс!
Заскрипели на снегу быстрые шаги.
В ответ резанула автоматная очередь. Это Леня.
Скрип шагов умолк, и вместо него дробно застучали автоматы — справа, откуда был начат обстрел, и сзади.
«Окружают», — определил Лапкин.
— Отходи! Отходи, Леня! — закричал комиссар. Но Леня — свое: шлет одну очередь… другую… «Правильно действует, — подумал Лапкин — надо их отбить, чтоб с тыла не заходили». И стал бить туда же. Потом он развернулся всем корпусом и вдруг почувствовал в колене острую боль. Схватился за ногу — перебита.
А Леня продолжал сражаться. Он уже переместился в низинку, его не видно, но слышна частая дробь автомата — это его работа. А вот и голос Лени:
— Отходите! Отходите!
— Леня! Ты отходи… У меня… нога!..
Слышал Леня, нет ли, но он по-прежнему вел огонь и кричал комиссару, чтоб тот отходил.
«Да, надо поочередно прикрывать друг друга», — подумал Лапкин, пополз назад и скатился в овраг…
Когда подоспели партизаны, Лапкин послал четверых на выручку к Лене.
На медпункте Лапкину наложили жгут. Перелом взяли в лубки.
Принесли Леню. Выяснилось, что первым залпом он был смертельно ранен в живот. Истекая кровью, паренек продолжал сражаться. Через час после перевязки он умер…
А самолеты больше не прилетели. И, как нередко бывает, раненых несут обратно в лагерь — четверка за четверкой, носилки за носилками… Тяжко шагают труженики партизанского леса. А остановившись, чтоб передохнуть, вслушиваются в ночь, улавливая каждый ее звук; где-то бухают гранатные взрывы, строчат пулеметы и автоматы, в небе мерцают огни ракет — один, еще два. Там, в предгорьях, свирепствует фашистская операция «Огонь».
К тюремному смотрителю Ющенко в его комфортабельную квартиру в доме № 7 на улице Желябова вновь явился Алексей Калашников. Только на этот раз уже не кузнецом, а представителем партизанского леса. Пришел сказать прямо: пора пошевелить мозгами. Немцам капут. Бьют их на всем фронте. Блокировали и в Крыму. Войска Красной Армии закрепились тут на трех плацдармах я вот-вот начнут новое наступление. Сильнее, чем до сих пор, ударят и партизаны. Ведь им так помогает Красная Армия!
…В доме № 30, что на Феодосийском шоссе, словак Клемент Медо встретился с Эм-эм.
— Драгий приятель, Миша! — деловито говорит Клемент. — Вельми важна улага, что по-русски — задания. Оцо ту е малый листок. Написала его рука не душе грамотна. Алэ гарнише вначали прочитай его.
Михайлеску берет из рук Медо обрывок бумаги и внимательно читает:
— «Миша…»
— Не Миша, а Маша, — поправляет его Клемент Медо. Михайлеску продолжает:
— «Маша. Был ночью Федя. Сказал, всем нужно переказать, нехай собирают хлеба и прочую еду. Чтоб как можно больше. Партизанам. И красноармейцам, которых в лесу дуже много и прибавляеца. Катя». Прочитал и удивленно смотрит на лесного гостя.