— О подготовке похода дивизии карателей в лес, — говорит Михайлеску, — я желал передать лесу прежде, чем приказ поступиль до штаб корпуса. Да получилась задержка. Петр и Жора были на разведке. Послать до лесу стало нет кого. Я сказал Саше Либестоку, и он найшол другой ход до лесу.
— Через Филатова и словака? — уточняю я.
— Да.
— Михаил Васильевич, а какое ваше мнение о словацких солдатах?
Вопрос о настроениях словаков не затрудняет румынского офицера. О них он самого хорошего мнения. В подтверждение рассказывает такой случай.
Подпольщица Тамара Щеглова сообщила о беде. Ее муж — Щеглов и напарник мужа — Либесток, ушедшие с минами и листовками в Сарабуз к румынским антифашистам, были схвачены жандармами и, уличенные в антифашистской деятельности, отправлены в Джанкойский лагерь СД. Это — гибель.
Тамара подсказала и план спасения: в Симферополе, на улице Гоголя, напротив лагеря военнопленных, стоит словацкое подразделение. Если попросить словаков…
Михайлеску немедленно едет к ним. Просьба, с которой румынский офицер обращается к словацкому офицеру, абсолютно откровенна: два русских парня попали под расстрел, их надо выручить. Ни расспрашивать, ни раздумывать словацкий офицер не стал, а сразу написал записку к другому словацкому офицеру, служащему в штабе словацкой «Рыхла дивизии». Тот, прочитав записку и выслушав Михайлеску, тоже не колебался, написал в Джанкой старшине-австрийцу два слова: выслушай и помоги. Австриец без обиняков спросил:
— Требование можете сделать?
Вечером того же дня Михайлеску привез ему требование: штаб 30-го Горнострелкового Румынского корпуса просит передать русских военнопленных Щеглова и Либестока в распоряжение штаба корпуса для работы в ремонтных мастерских. Бумажка отпечатана по всей форме — на официальном бланке, с печатью, исходящим номером, подписи, правда, подделаны, но какое до этого дело австрийцу?
Два часа спустя Щеглов и Либесток были уже в тайниках Симферопольского подполья… Затем оба пришли в лес, стали партизанами.
В разговорах незаметно проходит время. Близится полночь.
…Поляна вся исхожена. Ночь наполовину укорочена. А говорить еще хочется. Встреча волнует и радует.
— Друзья! — останавливает нас Петр Романович. — А кто тут хозяин?
— Партизаны, — отвечаю ему.
— А где же партизанское гостеприимство?
С помощью ординарцев и Беллы мы быстро разжигаем костер и садимся за партизанский стол. Едим лепешки, копченую рыбу, брынзу. И продолжаем разговор.
— Михаил Васильевич! — обращается к гостю Петр Романович. — Какие у вас есть просьбы? Чем вам помочь?
— Присылайте ла румын листовки. Давайте их много-много.
— Листовки у нас на русском языке. Их румыны не прочтут.
— Не вашно, не вашно, — говорит Михайлеску. — Румын понимает правду и по- русскому. Ви давайте много.
— Хорошо, — обещает Петр Романович. — Будут листовки у вас. А еще чем помочь?
— Давайте нам мины.
— А вы готовы к диверсионной работе? — справляюсь я. — Минеры у вас есть? Место хранения мин подготовлено?
Все, оказывается, подготовлено.
Обещаем дать румынам и подрывную технику.
— Охотников на подпольную работу становится много, — утверждает
Михайлеску. — Настроения солдат с каждым днем меняются. Каждая победа Красной Армии обязывает солдата думать. И он думает.
— А как там наши крестники? — вспоминаю об отпущенных пленных румынах. Рассказываю, как было. Но Михайлеску прерывает. Оказывается, он в курсе дела.
— Ви сделали большую работу. Солдаты, какие прибегали от лесу, расказуют: ла румын, ла партисан — товарищи. Командир батальона узнал и уставил солдат наперед строю. Приказаль, штоб они сказали, што партисан плохо делал. А солдаты говорили как было. Немцы посадили солдат. Батальон перевели в степную часть Крыма. Дальше од лесу. А командир батальона росжалуван.
Мы переглядываемся.
— Значит, батальон противника из строя выведен!
— Без одного выстрела! — добавляет Михайлеску. — И над а считать больше. О добром поступке партисан знают и в других частей румынской армии. И там солдаты говорят: ла партисан и ла румын — товарищ. Два румынских полка убрали од леса.
Ясный полумесяц весело посматривает на нашу поляну уже с большой высоты небосклона. О времени расставания напоминает и подошедший Белла.
— Товарищи приятели, — говорит он, вновь подсаживаясь на корточки к костру. — Пробачте, але надо кончать встречание. Нам уже треба на город.
Да. Час ночи. И не заметили, как проговорили два часа.
Провожаем гостей к машине. Оказывается, они приехали на советской «эмке». Крепко жмем им руки.
— До свидания, дорогие друзья!
— До свидания! Просимо передавать привет усем партизанам, — говорит Михайлеску, садясь за руль.
Шлем привет и мы: побратиму-поляку Щербицкому и Владимиру Филатову, Александру Скрипниченко и другим соратникам по подполью. На прощание напутствуем:
— Глядите, друзья, в оба! Не забывайте: вы — глаза и уши советского фронта в немецко-румынских штабах. Оступиться не имеете права. Слышите! Будьте осмотрительны!
— Цэ мы не забуваемо, — отвечает Белла. — Мы не пошиты лыком.
— Будет порядок! — смеется Михайлеску.
Он посылает рукой прощальное приветствие. Вырулив на дорогу, машина скрывается за поворотом.
Шел октябрь. Все новые и новые радостные вести поступали с Большой земли. Красная Армия наносила по врагу удары — один сокрушительнее другого. Все ярче разгоралась и партизанская война в тылу врага. Духом побед Красной Армии были наполнены радиопередачи, газеты, листовки, беседы агитаторов. Он, этот дух, как выразился Михайлеску, заставлял солдата думать, и в партизанском лесу все чаще происходили радостные встречи с этими думающими…
Первого октября появился словак Белла.
— Доложую, — лихо козыряет он. — Эм-эм повернулся на Симферополь успешно. А я повернулся на лес вместе с новыми словацкими партизанами.
— Где они? Сколько их?
— Коло нашего шатра. Четыре их.
— Веди их сюда.
И вот четверка словацких парней перед нами: «Приймить до партизанского табору!»
Начальник штаба бригады Котельников, раскрыв тетрадь приказов, просит новичков сказать имена, и словаки называют себя:
— Ладислав Ульбрик.
— Франтишек Бабиц.
— Франтишек Сврчек.
— Ян Новак.
Двенадцатого октября к часовому партизанской заставы подошел мальчик лет двенадцати. Шапка-ушанка, ватник, брюки и ботинки — все на нем непомерно велико. Худое личико не по летам серьезно. Спрашивает «командира партизан» и, когда его привели к политруку Клемпарскому, по всей форме докладывает:
— Товарищ командир! Привел партизан.
— Каких-таких партизан?
— Словацких.
— Хочешь сказать — солдат словацких привел?
— Нет, они партизаны. Мы уже били немцев и полицаев!
Парень во всю прыть побежал за своими словацкими партизанами, привел их на заставу, а через час сержант Ланчарич Антон и сержант Хоцина Иозеф уже были у нас, в лагере. Те же мягкие, певучие голоса и та же просьба: «Приймить до партизанского табору».
Только на этот раз просьба с дополнением: «заберите пленных». Когда фашисты пытались словаков арестовать в селе Баланово, они дали бой и захватили в плен немца и двух полицейских.
Мы хвалим их за боевитость, а они не без гордости поясняют: бой в Баланово — это малая крупица антифашистской борьбы. Зовем Клемента Медо и Войтеха Якобчика. Словаки горячо обнимаются с новичками, и те, дополняя друг друга, рассказывают нам свою историю.
Чтоб не попасть в штрафбат, Ланчарич и Хоцина при отступлении в район Сухой Цицы сбежали. Произошло это в сентябре 1942 года. С тех пор друзья колесили по немецким тылам, часто меняли документы и адреса. Где только не побывали! Перекоп не прошли. Арест. Тюрьма. Побег. И опять рейд: Мамак, Ивановка, Петровка, Фриденталь, Розенталь, Нейзац, Барабановка, Баланово. Сержанты выдавали себя то за квартирмейстеров, то за конюхов, ищущих сбежавших лошадей, то за отпускников, возвращающихся в свою часть. Так и попали к нам.