Я тоже не стремилась общаться с ним. Всё-таки это сам Федос, ему без меня хватало общения,как и мне. Конечно, я звонила с поздравлениями на его день рождения, дату которого помнила без социальных сетей. Радостно выпаливала, что я соскучилась, скороговоркой выстреливала пожелания всего и всех. Слушала довольный смешок, заверения в вечной дружбе, любви, признания, что ужасно хочется встретиться со всеми нашими. Со мной, конечно, в первую очередь. И точно так же отправляла рассылку на новый год и двадцать третье февраля.
Вот такой незатейливый формат общения был у нас с Федосом. При этом я всегда знала – в случае глобального кабздеца он придёт на помощь. В любое время дня и ночи, в любом состоянии – придёт. Федос был моей крепостью, стеной между мной и миром, оплотом уверенности.
Я ни разу не просила ни о чем Федоса, однако, понимание, что в моей жизни есть человек-скала очень помогало. Когда казалось, что всё летит в никуда, превращая жизнь в хаотичное движение, которое того и гляди снесёт всё, на своём пути, включая меня саму, именно мысль о моей личной крепостной стене позволял мне сохранять равновесие.
Что я могла ответить Федосу на предложение встретиться? Естественно, я согласилась!
К тому времени, когда он примчался в город, я сумела выбраться из кровати, привести себя в порядок, нацепить более-менее симпатичное платье и добраться в центр города на общественном транспорте.
Отправились мы в Английский паб. Можно смело сказать, сомнительный выбор для свидания с симпатичной девушкой. Пивные пары дорогого английского, ирландского эля не располагали к романтике. Вот только наша встреча не была свиданием, а я уж точно не считалась симпатичной девушкой. В отношении меня скорее уместно слово «необычная», чем симпатичная, милая, красивая.
Внешность мне досталась от отца, уроженца Латвии. Он гордился тем, что являлся латышом, коренным жителем, носителем культурного кода и генов, которым не годились в подмётки гены моей матери. Может, так оно и было. Иначе, чем объяснить, что у чернобровой брюнетки, синеглазой, статной, высокой, словно покрытой лёгким загаром красавицы, уроженки солнечного юга, появилась на свет бледная, как моль, дочь.
Бледная во всех смыслах. У меня было белая, совершенно не поддающаяся загару кожа, светлые, почти белые волосы, полупрозрачные, светло-голубые глаза, тонкая кость, невысокий рост, что вкупе создавало удручающее впечатление.
Всё детство моя бабушка — мама мамы, — иначе, как «культурист из Бухенвальда» меня не называла. Соседки, мамы одноклассниц, особенно бабушки, пытались меня накормить, сунуть пирожок, пирожное, подкладывали лишний лакомый кусочек, если я случайно оказывалась у них в гостях. Каждый новый педиатр на участке участливо осматривал моё тщедушное тельце, выписывал кучу анализов, пытаясь найти причину хронической нехватки веса.
Мама же и вовсе украдкой, но так, чтобы я обязательно заметила, вздыхала, глядя на меня с грустью и недоумением: как у такой красавицы могло родиться эдакое… недоразумение.
Словно этого было мало, меня звали, не как всех нормальных девочек, с которыми я росла, ходила в садик, школу, академию. Вокруг меня были Насти, Ксюши, Маши, мелькали две Николь, одна Жасмин, встречались банальные Ани, я же была Илва Янисовна Грищенко.
Имя и отчество мне досталось от отца, а фамилия от матери. Родители так и не оформили отношения, фамилия же отца — Берзиньш, жутко не нравилась бабушке.
Вот с таким багажом я подошла к своему двадцатишестилетию и намеревалась жить дальше. В конце концов, статной брюнеткой я не стану никогда в жизни. Из родительского разочарования в очарование превращаться было поздно. Оставалось только жить и радоваться тому малому, чем наградила меня природа и жизнь.
Федос встретил меня на открытой веранде паба, расположенного на набережной Фонтанки.
— Илва! — заголосил он, увидев меня издали. — Красотуля! — выдал он в своей манере. — Похорошела, помолодела, десяток лет скинула!
Учитывая, что последний раз мы встречались в год, когда я получила диплом о высшем образовании, а выглядела же и сейчас не старше второкурсницы, комплимент «помолодела, десяток лет скинула» был странным, но я приняла его коротким, соглашающимся кивком. Десяток лет — это, выходит, выгляжу я на шестнадцать. Хороший комплимент, в духе Федоса.
— Привет! — ответила я в тон. — Похорошел, помо… Вырос! — я похлопала по твёрдым мышцам рук, выражая восхищением тем, что вижу.
Откровенно говоря, восхититься было чем. Рост, фактура, улыбка, даже пресловутые морщинки в уголках глаз. Не будь Федос Федосом, я бы влюбилась, не сходя с места. Втрескалась по самые уши! Страдала бы от неразделённой любви несколько дней. Может быть даже неделю! Больше вряд ли. Мысль, что любовь с таким образцом мужественности может быть взаимной, меня не посещала никогда в жизни..