Американцы продолжали то и дело прибывать по одному и по двое — появлялись на сцене, как второстепенные персонажи в комедии ситуаций: хлопали дверью и выкрикивали в комнату риторические вопросы. Ли с каждым здоровалась и обнималась. Менеджеры, агенты, учителя дикции, учителя пластики, массажистка, гасители критики, технические директора, содиректора и повар. Ко времени чаепития дом превратился в нечто среднее между клубом профессиональной братии и штаб-квартирой избирательной кампании. Все розетки опутывали провода модемов и ноутбуков. Постоянно раздавался лепет мобильных телефонов. В спальнях собирались группки, возникали спонтанные совещания. Из кухни по коридорам не прекращалась поставка закусок.
— Эй, кто-нибудь обещал эксклюзив по поводу гардероба Ли женским иллюстрашкам от восемнадцати до тридцати пяти?
— Что с приемом всяких знаменитостей?
— После публикации и передачи на ТВ. Но не здесь — обоснуемся в гостинице.
— Прекрасно.
— Постойте, а как быть с любовью?
— Подпусти туману: мол, одинокая, но счастливая.
— Заметано. Кстати, слышали, Джордж в городе? Может, организовать слушок: фотографию у ресторана или где-нибудь еще?
— Не знаю. Его развод еще тянется?
— Фотография в выходные пробомбила многие издания. Он замазан. Ему от этого будет куда больше выгоды, чем нам.
— Ладно, кто-нибудь добыл королевскую особу?
— Работаем. Времени чертовски мало. Эй, у кого-ни-будь есть на примете принц, чьи ноги достают до ковра, когда он сидит? Запросите Францию, Голландию, Германию.
— А разве во Франции есть принцы?
— Если мне нужно, будут.
Ли провела день в кровати — принимала американцев по одному и парами. Ее гладили, умасливали, массировали. И в кругу своей читающей с экранов, похлопывающей по щекам и пожимавшей плечами гвардии соотечественников значительно улучшила моральный настрой. Повеселела, улыбалась, важничала и выслушивала потоки комплиментов и уверений. Кто-то прицепил к кровати крохотный американский флаг.
Джон слонялся по дому, то и дело извинялся и постоянно кому-то попадался под ноги. На кухне двое толстых американцев заглубились в холодильник и рылись в поисках правильного сорта содовой — содовой вообще без ничего.
— Так о чем эта пьеса?
— Пьеса? Что б я знал. Театральная муть — никого не трогает.
Джону сделалось не по себе, и он вышел в сад. Вдохнул белесый воздух. Он пах сигарами. У стены мерцал огонек.
Хеймд.
— Я гляжу, вы чувствуете себя неприкаянным.
— Да. Слишком много народу.
— Хотите пообедать?
Они отправились в ресторан на крыше дорогого отеля в Уэст-Энде. Меню оказалось интернационально-американским — с упором на коктейли. Кроме них в зале занимали столик японцы, явно ошарашенные тем, насколько вымершим казался этот уголок распутного Лондона.
— Мне здесь нравится, — признался Хеймд, заказав сложный гамбургер. — Безлюдно, никакой шумихи. Можно просидеть сто лет и не наткнуться на знакомого. Принцесса Маргарет могла бы трахнуть Мадонну на ковре пристяжным пенисом, и никто бы никогда не узнал.
— Сомневаюсь.
— Нет, нет, можете рассчитывать здесь на скромность. И гамбургеры вкусные. Что, плохи дела?
— А вы как полагаете?
— Перестаньте, Джон. Я с кем говорю: с вами или с одним из этих «держи-хватай»?
— Да, дела плохи. У Антигоны и Ли, у меня и у Ли, у Ли и Антигоны. По сути дела, мы с Антигоной только друг друга и понимаем. Но даже я на нее зол. Ничего не понимаю. Такое впечатление, что плохой конец не предотвратить. Я не хочу, уверен, что Ли тоже не хочет. Но нам словно предначертано расстаться из-за этой пьесы.
— Фатум. Все мозгуете про фатум?
— Похоже на то. Несуразицы приключаются, несмотря на наши самые лучшие намерения.
— Что очень свойственно Софоклам, ведь так?
— Я тоже об этом думал.
— Подвластность судьбе — таковы звезды. Им нравится идея предначертанности. Невероятно близка. Избавляет от необходимости казаться обычной, удачливой, зарабатывающей состояние. Превращает в нечто космически глобальное. Да, Ли бы подошла концепция кисмета[73].
— Но это невероятно грустно.
— Н-да… значит, пошло-поехало. Фурии на месте. Похоже, начинается последний акт.
— Американцы? Вы их видели раньше?
— Десятки раз. Налетают всегда, когда что-то не так, какие-то трудности или хоть чуть-чуть проявляется реальность. Телохранители эго — обеспечивают неприкосновенность дражайшей уверенности в себе. Делают не так уж много: «Да, да… Восхитительно…» Фильтруют атмосферу. Эдакие человекообразные биотуалеты.