– Какая занятная мелодия, – обратилась она к барону с теплотой. – Что это за песенка, милорд?
– Песенка? Про рыцарей, какая-то новая. Недавно слышал, мотив привязался, так и крутится в голове, – добродушно посетовал барон.
– А вы её нам не споёте? – мило попросила его Лала.
– Да боже сохрани! – заскромничал барон. – Да я и слов не знаю. Только припев и запомнился: «Тру-ляля-ляля, Рыцари короля».
– Как жаль, – чуть разочаровано произнесла Лала с мягким сожалением.
– Я завтра приглашу к нам менестреля. Самого лучшего здешнего. Он вам её и споёт, – заявил барон. – И множество других песен.
– Правда?! – бесконечно восхитилась Лала.
– Ну конечно правда, госпожа моя, – довольно кивнул он. – Ещё и арфистку позовём. И тогда дочери мои споют вам тоже. Споёте, красавицы?
– С огромной радостью, папенька! – откликнулась Фаанселина, расцветя улыбкой.
– Нам это будет честью. И удовольствием, – серьёзно ответила Эминетэра.
– Как здорово! – Лала аж захлопала в ладошки, ненадолго отпустив руку Руна, и глазки её в очередной раз озарились восторгом. – Вы так меня балуете, любезные хозяева.
– Нам приятно вас баловать, леди Лаланна, – разулыбался барон.
– Знаете, вы сегодня… совсем другой, милорд, – поведала Лала простодушно. – Как будто у вас очень хорошо на сердце.
– Так и есть, – не стал скрывать барон. – Были проблемы, но они разрешены. Сами собой как будто разрешились. Поэтому и рад. Вы нам приносите удачу.
– Я тоже спеть могу, – обратился к Лале Ландомгноп. – Я много песен знаю. «Три рыцаря». «Во славу короля». «Он был отличный воин». «Плачь девы». Много. Все говорят, я хорошо пою.
– Я с удовольствием послушаю ваше исполнение, дорогой Ландомгноп, – одарила его Лала ласковой улыбкой. – Прямо буду с нетерпением теперь ждать завтрашнего дня. Столько всего замечательного должно случиться! И песни. И поездка в город. О, как же чудесно! А ты мне никогда не пел, Рун.
Она посмотрела на него с шуточным укором. Рун слегка оторопело воззрился на неё.
– Когда бы я хотел, чтоб ты сбежала скорее от меня, то я бы спел тебе, – молвил он с достоинством.
Лала рассмеялась звонко.
– Я б не сбежала, заинька. Мне было бы приятно, – заверила она, глядя на него очень приязненно. – Пообещай, что мне споёшь. Пусть не сегодня, хоть когда-то. Когда решишься.
– Н…нет, – задумавшись на мгновенье покачал головой Рун. – Прости, но я не стану обещать. К несчастью, Лала, наши обещанья. Сильнее клятвы почему-то. Так повелось у нас с тобой. Я лишь могу пообещать, что может быть когда-нибудь. Что вряд ли. Я тебе спою. Но может быть и нет. Не пел ни перед кем. Ну это перебор уже вообще-то.
– Влюблённый кавалер петь должен оды своей невесте, – с игривым настойчивым упрёком сообщила Лала, улыбаясь.
– Разумный человек обычно свои скрывает недостатки. А не выпячивает пред невестой. Чтобы помолвку не расторгла, – парировал Рун.
– У нас нередко нанимают менестреля. Чтоб пел вместо себя для дамы сердца, – вмешался в их спор Ундараошхе.
– Ну, это тоже мило, – благодушно признала Лала.
***
Обед у Руна как-то сразу не задался. Его отвели в скромное по площади невысокое помещение, судя по обстановке, явно для прислуги предназначенное. Там был накрыт небольшой стол, с добротной узорчатой скатертью, на нём стояли несколько блюд, кувшин с вином, плошка с соусом, красивый кубок, соль, хлеб, даже какие-то приправы заморские. Не было только воды. Всё чинно и опрятно, тарелки на салфетках, столовые приборы лежат красиво, ровно. Рун был впечатлён этим выверенным порядком и аккуратностью, не видывал ещё такого. Проводивший его слуга с ним и остался – прислуживать. И вот он-то и оказался наиболее негативным элементом обеда. Для крестьянина еда просто способ насытится, не культ, не форма культурного досуга (исключая празднества с застольем). Просто еда. Из чего есть и в каких условиях – кто знавал голод, тому всё это не важно. У барона конечно приятно трапезничать даже в комнатке для прислуги, особенно когда для тебя постарались эстетически облагородить стол. Эстетика радует глаз, усиливая так или иначе удовольствие от поглощения пищи. Однако сама прислуга… Слуга был уже в годах, седоват, строго одетый, на лице никаких эмоций – вышколен на славу. Только вот в голосе у него эмоции присутствовали. Может всё дело в том, что подавая господам, слуги не позволяют себе открывать рот, поэтому когда их ничто не сдерживает, и они открывают… А может дело было в личной неприязни. В деревне неприязнь к Руну питали многие, в городе до Лалы такого не наблюдалось, всем было всё равно, он был никто, не заслуживающий внимания деревенский дурачок. Даже те из городского люда, кто его знали, относились спокойно, максимум с настороженностью. Но с тех пор, как появилась Лала, не раз уж сталкивался с ненавистниками, сердитыми на него не то из зависти, не то из искренней обиды за фею, что он её принудил стать невестой. Возможно и сей слуга был из их числа.