– Лала, а ты думаешь, Рун нарочно это сделал? – осторожно осведомилась Мияна. – Думаешь, он знал, что станет прозрачно?
– Ах, Мияна, я ни в чём не уверена, – растерянно призналась Лала. – Вряд ли прям знал, но вдруг предполагал? Человеческие-то девушки промокают, может он уже видел подобное. Мужчина есть мужчина, как тут угадаешь, может даже убедил себя, что не будет прозрачно, а сам надеялся в глубине души. И даже если нет. Всё равно это его вина. Он это придумал. Купаться одетыми. И ещё и видел меня. Я имела право чуточку сердиться на него. Ну вот, вышел он на бережок, сел, а я… подумала, мы же не сможем ничего сейчас делать вместе, пока я платьице сняла посушить и ему смотреть на меня нельзя. И ещё стыдно было, не знала куда деться. Вот и повелела ему: «сиди и сторожи моё платьице, а я пойду с русалочками купаться». И ушла к вам. А потом оказалось, он на это обиделся страшно. И на то, что ушла. И на то, что велела сторожить платьице. Что не попросила, а повелела. А я же в шутку более, немножко на него сердилась, и знала, что всё равно не откажет посторожить, что он мой рыцарь, поэтому и приказала «сиди и сторожи», как бы журя его. Больше в шутку, чем взаправду.
– И он на это разобиделся? – удивилась Мияна.
– Страшно разобиделся. Я когда вернулась от вас, он мне такого наговорил. Разного. Дурного.
– И что он говорил?
– Опять стал упрекать, что мне нужны лишь его объятья. И потом заявил, что хотел бы поскорей со мной расстаться. Но не бросит, пока я не найду другого друга.
– Ничего себе! – только и смогла вымолвить Мияна. – Из-за такого пустяка так рассердился?
– Да, Мияна. Я уж и не знаю. Не то он чувствительный такой, что прикоснешься чуть грубей, без ласки, и всё, и ему больно. Нестерпимо. Или он просто ищет повод отделаться от меня.
– Отделаться от феи? Лала, так бывает?
– Не знаю, Мияна. Я ничего не знаю, – посетовала Лала удручённо. – Это ещё не всё. Потом он хотел мириться, звал в объятья. Я не пошла. Дважды. Теперь уж не позовёт, я думаю. Мне кажется, всё кончено меж нами.
– Как ужасно, – огорчённо посочувствовала Мияна.
Девушки замолчали, обе глядя в грустной задумчивости на водную гладь.
– Лала, расскажи мне про Руна. Какой он? – тихо поинтересовалась Мияна.
– Рун? Хороший, – разулыбалась Лала. – Простодушный. Добрый очень. Порой мне кажется, что сердце у него добрее, чем у фей. Зла нет совсем. Ко мне, по крайней мере. Не видала. Не замечала. Даже коли в ссоре мы с ним, не хочет мне дурного. Заботливый. Старается всегда не причинять мне никаких обид. В его объятиях уютно и тепло. Ещё бы сам был менее обидчив. Но это прям какая-то беда. Его, Мияна, обижали люди. Несправедливо из его деревни. Он потому привык всех сторониться. Не верит никому. Мне вроде верит. Но чуть неосторожно прикоснёшься к его душе, посмотришь на него не слишком ласково. И всё. И ему больно. И меня тоже сторониться начинает. Потом всегда оттаивал обычно. Однако ныне всё серьёзнее как будто. К тому же он меня обидел очень. Боюсь, мы не помиримся уже. Не вижу, как здесь можно помириться.
Её голосок дрогнул. Мияна улыбнулась этой тираде:
– Сильно его любишь?
– Да, – вздохнула Лала. – Он мой самый-самый… милый сердечку друг. Проблема в том, Мияна, что кажется ему мало моей дружбы. Он хочет моей любви. Хоть и знает, что фея не может влюбиться в человека.
– Он требует твоей любви?
– Нет. Даже и намёка себе не позволяет на что-то подобное. Ведёт себя как друг. Просто ранимый очень из-за этого. Когда я осторожна, всё чудесно. Ведь всё было великолепно… до этого злополучного купанья. И если бы я не пошла к вам, или хотя бы ласковой была, когда его попросила сторожить одежду, то мы бы прообнимались эти три дня, и были бы очень счастливы, и он, и я.