Слушатели усомнились в том, что американский экс-президент в самом деле злоупотреблял посудой из алюминия. Но разубеждать Ивана Ивановича не стали, и вообще не торопили рассказчика, несмотря на обилие не имеющих прямого отношения к делу деталей.
Короче, задумка была идеальной, если бы не одно «но». Дело в том, что Иван Иванович уже по одному разу сдал абсолютно все имевшиеся у него в хозяйстве изделия из алюминия, и вырученные деньги быстро разошлись. Отправляясь вечером «на дело», он тешил себя мыслью, что сумеет отыскать в груде металлического хлама именно свои предметы. Сдать их по второму разу представлялось злоумышленнику все-таки меньшим грехом, чем прямое воровство.
Проникнуть на охраняемую территорию для бывшего разведчика оказалось вполне посильным делом. Однако после этого удача оставила его. Иван Иванович долго блуждал в темноте по территории комбината в поисках нужного склада, осматривая каждую дверь, но так и не нашел того, что искал.
В какой-то момент пенсионер чуть было не засыпался, сунувшись в открывающиеся ворота.
Но вовремя успел спрятаться, потому что заметил мужика, который выходил из гаража. Как теперь казалось рассказчику, что-то в поведении его было настораживающим. Как будто бы тот очень спешил и не хотел, чтобы его увидели. Так это было или иначе, но оснащенный от природы хорошей зрительной памятью Иван Иванович разглядел и запомнил лицо человека, запирающего ворота. Сам он при этом остался незамеченным. А про мужика, которого на тот момент посчитал сторожем, и вовсе забыл до поры до времени.
Зернов был продвинутым пенсионером. Во-первых, он читал газеты, а во-вторых, никогда не проходил мимо любого рода наглядной агитации. Вот поэтому лицо мужчины, увиденное на территории «Красносибмета», мгновенно восстановилось в его памяти при виде листовки «Их разыскивает милиция». Эта листовка да еще статья в центральной газете под заголовком «Асфиксия творчества» навели старого человека на размышления. Он сопоставил факты и пришел к выводу, что человек из гаража мог иметь отношение к убийству.
Вот только сообщать об этом в милицию Ивану Ивановичу было не с руки, поскольку возникал вопрос, что сам он делал в тот поздний час на территории комбината? Не грибы ведь собирал? Тогда что? Алюминиевые огурцы, о которых пел Цой у внучки на магнитофоне?
Так он промаялся некоторое время. А потом, решив, что уже слишком стар, чтобы чего-то боятся, направился в ближайшее отделение милиции — с повинной.
— С ваших слов кто-нибудь что-нибудь записывал? — спросил Введенский. — Вам давали на подпись ваши показания?
На оба вопроса Иван Иванович ответил утвердительно. И добавил, что к милиционеру, который его опрашивал, вскоре присоединился вызванный по телефону следователь прокуратуры. А потом Зернов рассказал, как его взялась преследовать бригада специализированной «скорой помощи» из психушки.
— Сижу здесь теперь, как в преисподней, среди котлов, и не знаю, что делать, — сказал растерянно Зернов. — На дурку идти не хочется. Подводить хорошего человека тоже не хочется. Не верю я, что Белов заказал журналиста.
Игорь Леонидович поблагодарил пенсионера за откровенность, пожал ему руку и посоветовал потерпеть еще немного и своего укрытия не покидать. И попросил на всякий случай еще раз изложить всю историю письменно, поставить под ней число, подпись и отдать на хранение Федору Лукину…
Может ли человек в здравом уме и памяти мечтать в тюрьме — о карцере? Может! Больше всего Белов сейчас тосковал по первой своей одиночке или, на худой конец, о вышеупомянутом карцере. Ему так хотелось побыть одному и обработать спокойно лавину информации, которую обрушил на него Введенский. Однако, на то она и тюрьма, что простая фраза: «Мне надо побыть одному», прозвучала бы здесь так же нелепо, как блатная музыка на детском утреннике.
— Что, Белый, никак в монастырь собрался, грехи замаливать? — ехидно поинтересовался Грот, уставясь на стопку пропагандистской литературы в руках Саши. — Правильно. Только есть хорошая поговорка: на бога надейся, а сам не плошай. Никто тебе не поможет, если сам себе не поможешь.
Пассажиры выразили немедленную готовность почитать. Они вмиг расхватали тоненькие брошюрки, сетуя на то, что нет картинок, если не считать схематично нарисованной на обложке кисти руки. Четыре из пяти пальцев были загнуты: таким образом авторы в максимально доступной форме, то есть для полных дебилов, иллюстрировали «четыре неоспоримых доказательства существования Бога».
Самая толстая книга на поверку оказалась «Жизнеописанием преподобного Нила Сорского». Ее внушительный объем и название отпугнули конкурентов, никто не заинтересовался этим фолиантом, и Саша почувствовал от этого облегчение. Он сам собирался как следует ее изучить, однако не стал этого делать на глазах у всех и сунул том под одеяло.