Удовлетворенно хмыкнув, Франциск решил, что с него хватит слушать, как склоняют древние расы, и с легким сердцем устремился прочь. Если сложить все имеющиеся факты, от этой троицы опасности для Ники не исходит, напротив, они то как раз и могут стать достойной опорой юной наследнице Северного Предела, вот только печать бы с Чернека снять да разобраться все-таки, какой-такой магией обладают эти тихушники. Зная изобретательность Мрачного Бога, он мог наклепать такого, что ни человеческому, ни демоническому уму век не постичь. Хотя... Припомнилась пара видений, таких давних и нереальных, что Франциск уж и не был уверен, что это его воспоминания, а не бред горячечный...
***
Он умирал. Просто чувствовал, что жизнь вытекает из него, и из последних сил вытянул свой резерв до дна, все равно не поможет. Вложил в браслет на руке. Вот так, пусть потом снимут с руки... Его последний подарок братьям. Может, частичка его Дара сможет сохранить кому-то из них жизнь...
Он почувствовал, как кто-то взял его на руки... Хотя, почему кто-то? Он, не размыкая потяжелевших век, знал, что это дядя. Чувствовал родную кровь... Вдруг подумалось: ну и что он за болван? Почувствовал, что это брат мамы, и разобиделся, закрылся, как жемчужница в своей раковине. Даже если мама забыла про него в тот же день, как отдала отцу (хотя он знал, точно знал, что это не так!), дядя то тут при чем?
Он почувствовал спиной холодный камень. Где они? А впрочем, без разницы. Только плеск воды отчетливо слышен, значит, совсем близко к Черному пруду.
- Можешь перекинуться в демона? - голос дяди раздавался, словно издалека.
Вот зачем он спрашивает? Сам же знает, что его племяннику ни разу так и не удалось выпустить на волю вторую сущность и взмыть в небеса, рассекая воздух мощными демоническими крыльями, как он мечтал все детство. Демон в нем был жив, определенно жив, но еще не вылетел... И уже не вылетит.
- Сам, без демона, не вытянешь, ты пустой, - констатировал дядя, а спустя несколько секунд продолжил. - Франциск, я могу помочь тебе только одним способом: укутать тебя Объятьями Смерти, чтобы ты повис между жизнью и смертью, и разыскать для тебя мага Жизни. Скорее всего, придется ждать, несколько месяцев, пока Пенелопа не восстановится после родов. Мы вытащим тебя, Франциск!
Дядя! Неужели он сам в это верит? Остается только надеяться, что Жак позаботится о малышке Франциске, может даже расскажет про нее Себастьяну. Так он и уснул навеки, с улыбкой на губах. Совсем как отец, и от этого почему-то последние мгновения жизни показались не страшными и полными лихорадочного желания спастись. Напротив, он думал о том, что уходит к отцу, пусть очень рано и тот меньше всего на свете желал уйти в Царство Мертвых вместе с собственным сыном. Франсуа переболеет своей "любовью", Себастьян будет долго и мудро править графством, дядя и мама утешатся, качая на руках малыша Галахата. Да, здесь все будет хорошо, а так и уходить не страшно...
... Он не знал, сколько он так продремал, вроде уже и не в реальности, но еще и не за последней чертой. Порой ему казалось, что он слышит, как его кто-то зовет, кажется, Себастьян. Он говорил про какого-то ребенка, которого надо спасти, умолял о помощи, кажется, даже плакал. Пару раз Франциск даже рванулся на его голос, но объятия вечности держали крепко. Сознание блуждало где-то в темноте, которой не было конца, и он уже отчаялся когда-либо найти выход все равно куда, пусть даже в Хаос... когда услышал! Он услышал нежные переливы флейты, доносящиеся из неведомой дали, и, наверное, расплакался бы, если бы мог. Незамысловатая мелодия звала его, манила за собой, и через какое-то время он, спешащий на глас из подлунного мира, почувствовал, как тьма начинает уплотняться вокруг него, чтобы схватить, удержать, не отпустить! Он рвался вперед из последних сил, боясь, что флейта уйдет вперед, не дождавшись его, и тогда он навсегда останется здесь совсем один... Но она не ушла, напротив, замолкнув на мгновение, вдруг заиграла другую мелодию, быструю, резкую, вызывающую в памяти порывы ветра, раздувающие огненные искры из практически истлевших головешек в прогоревшем костре. Он не понимал, чудится ли ему этот странный костер, чем-то неуловимо напоминающий сердце, и жар, расползающийся внутри него самого, а искры все летели и летели, повинуясь голосу флейты, все выше и выше, все больше и больше... Когда костер вспыхнул ярким пламенем, спину вдруг прострелила адская боль, а потом... Крылья! У него за спиной развернулись крылья! Взмахнул - слушаются! Еще два взмаха - и вечная чернота вокруг отступает, и он видит... Боги Всемилостивые, он наконец видит!... видит незнакомую пещеру, чувствует холод сырого камня под спиной... надо ковров сюда постелить, хорошее место, а у дяди этого добра навалом...