Чанлиф с лёгкостью запрыгнула в повозку и приставила клинок к шее пленника, зловеще прошептала прямо ему в лицо:
— Отпусти его. Немедленно! Иначе ты ненадолго его переживёшь. Я тебе обещаю! — Надавила сильнее, из-под лезвия показались первые капли крови. — Он тебе жизнь спас, неблагодарная свинья, а ты вознамерился убить его? Тебе что, неведом долг жизни?
Данияр ошеломлённо переводил взгляд с лица прекрасной девы на посеревшее лицо пранадармца, который вдруг перестал сопротивляться и обмяк в его исполинских руках.
— Да он уже дух испустил, — прошептал Данияр, отпуская шею степняка и отодвигаясь от него, брезгливо обтёр руки о грязную, драную хламиду на своём теле.
Чанлиф продолжала держать клинок у шеи русича и едва сдерживалась, чтобы не перерезать ему горло.
— Нет-нет, — шептала девушка в отчаянии. — Этого не может быть! — От одной мысли, что степняк погиб, у неё замирало сердце. — Значит, и тебе тоже не жить!
— Остановись! — приказал Сван, удерживая руку эгранской принцессы. — Он наш друг.
— Он задушил Илада, — всхлипнула Чанлиф, боясь взглянуть на своего степняка.
— Возможно, это ошибка. Пусти, я сам осмотрю его. — И Сван взобрался в повозку, в нерешительности уставился на безвольное тело Милады-степняка, которое сейчас казалось особенно хрупким и измождённым рядом с исполинским пленником. Тряхнул головой, отгоняя страшные мысли, и со знанием дела быстро ощупал шею степняка, наклонился и послушал дыхание. — О, боги! — в ужасе прошептал он и совершенно безумным взглядом посмотрел на своего земляка. — Что же ты наделал, Данияр?
— Нет. Нет. Нет, — шептала Чанлиф, не в силах поверить в то, что случилось самое худшее.
Сван, не замечая ничего вокруг, опустился рядом с пранадармцем, приподнял его за плечи, притянул к груди и принялся баюкать, как малое дитя.
— Нет. Нет! Так нельзя! У тебя ведь всё получилось. Мы же домой едем. Все вместе! Как ты и хотела.
Воины, сопровождавшие Свана, ошеломлённо смотрели на своего командира, не зная, что предпринять дальше, а пленники в немом ужасе взирали на мужчину, который когда-то был их другом, а сейчас внезапно тронулся умом. И только эгранские девушки продолжали держать оборону возле повозки, где находилась их госпожа.
Данияр встретился взглядом с Невером, кивнул и внезапно бросился к деве с клинками, которая так и продолжала стоять недвижима и даже не пыталась сопротивляться, опустив оружие; по её щекам текли слёзы, и она тихо повторяла:
— Если нет тебя на этом свете, то и мне незачем больше жить.
Невер, уже вскочивший в повозку, остановил Данияра, не решаясь напасть на практически безоружного врага. Но то, что произошло дальше, заставило замереть и всех остальных.
Сван сорвал с головы платок, открыв перед всеми свои благородные седины, бережно стёр кровавую пену у рта степняка и, совершенно не таясь, горько заплакал.
— Эх, старый, старый я дурень, не уберёг вас, Ваше Высочество. — Притянул степняка к груди и начал раскачиваться из стороны в сторону. — Миладушка, милая. Вернись, дорогая! Не бросай нас. Ты ведь такая смелая была. Сильная.
Невер замер, не в силах поверить в то, что только что услышал.
— Что ты несёшь, безумец? — прошептал он в ужасе. — Совсем с ума сошёл? Какая Миладушка? Это ведь проклятый пранадармец.
Глава 27
На поляне повисла гнетущая тишина. Пленники ничего не понимали и выглядели растерянными, а воины молчаливо скорбели по своей госпоже, с которой долгое время преодолевали все трудности и невзгоды на чужбине, никто не мог поверить, что её не стало.
Чанлиф рухнула на колени рядом со своим степняком и пристально вглядывалась в любимые черты; известие, что степняк — это девушка, повергло её в шок ещё больше, чем то, что любимого человека больше нет на этом свете. Нет, она, конечно, слышала о силе белых магов, но чтобы преобразить девушку до неузнаваемости, — ей сложно было в такое поверить. В голове снова и снова звучали слова степняка: “Я никогда не буду тебе мужем, я не стану твоим мужчиной, я даже не смогу назваться твоим братом, потому что… Впрочем, ты скоро сама всё узнаешь”.