Невер разом вспомнил все слухи, доходившие до него в темнице о втором принце Серебряной Завлуди. Дерзок, отчаянно смел, нагл, удачлив, силен, ловок и умел в бою. И хитер, хитер как тысяча лис. А еще охранники шушукались, что женщины на турнире чуть ли не гроздями были готовы выпасть с балконов, лишь бы попасться на глаза триумфально гарцующему на прекрасном коне пранадармцу с неотразимой белозубой улыбкой.
Пододвинув к себе небольшой походный табурет, пранадармец, широко расставив ноги, сел на него прямо напротив Невера и погрузился в такую же глубокую задумчивость, опершись правым локтем о колено, а кулаком – в подбородок. Невер было дернулся, желая хотя бы нагрубить послу, совершенно забыв о кляпе во рту, когда молодой мужчина поднял в останавливающем жесте правую руку и негромко произнес:
- Постой, Невер. То, что я скажу сейчас, может показаться тебе бредом, выдумкой, уловкой, чтобы обмануть тебя. Но, клянусь, это все чистая правда. Прости, что до сих пор не приказала освободить тебя. Но поверь, это для твоего же блага. Зная твой буйный нрав, милый, я боюсь, что ты можешь навредить себе и другим, не разобравшись в ситуации.
- Приказала, милый? – лихорадочно билась мысль в мозгу Невера. Из уст этого образчика настоящей мужественности подобные слова звучали дико, и бедный русич начал думать, что от длительного голода и неподвижности начал сходить с ума, и у него уже слуховые галлюцинации.
А Илад продолжал:
- Когда до меня дошли вести, что ты в пленув Эгране, нужно было как-то действовать. Но делать это в облике Милады было невозможно, так как, во-первых, на наши владения надвигался твой заклятый «друг» Драгош из Ильрима, желавший захватить меня и княжество в придачу. А во-вторых, кто бы отдал тебя мне? В лучшем случае, заключил бы меня правитель Гаруф в соседнюю камеру, а в худшем – сделал своей женой.
Степняк говорил медленно, видно было, что он тщательно старается подбирать слова. Но произносились они столь мужественным баритоном со слегка хриплыми низкими нотами, что все происходящее стало казаться Неверу еще большим бредом.
- Чтобы получить это обличье, я вынуждена была обратиться к ведьме. Но расплатиться пришлось своей силой. Теперь только ты можешь вернуть себе свою жену, - тут степняк запнулся и потом, словно на что-то решившись, быстро вымолвил, - Поцелуй меня, любимый!.
От такого поворота событий князь откровенно обалдел и в ужасе таращился на степняка. Мало ему всяких унижений, так еще и с мужиком-вражиной целоваться! Так вот зачем степняк морочит ему голову! Видать, он из тех, кому мужчины милее женщин, вот и придумал дурацкую сказку про Миладу.
- О, прости, понимаю, ты не можешь мне ответить с кляпом во рту.
С этими словами пранадармец наклонился к русичу, чтобы вынуть у него затычку изо рта. И в ту же секунду получил смачный плевок в лицо.
- Ах ты, погань басурманская, рожа нечестивая! Да как ты смеешь мне, князю православному, предлагать такое непотребство! Был бы я сейчас свободен, не сидел бы ты уже тут передо мной, а давно отправился к своим предкам! Интересно, чем ты мне докажешь, что ты не выдумал все это, чтобы совратить меня на путь бесовский? Али есть у тебя кольцо, мною Миладе подаренное? Так никто его с нее снять не сможет, если только не отдаст она его кому сама добровольно. Молчишь? То-то же! Нет у тебя кольца. Не моя жена ты. Да и Миладушка не могла тебе его отдать, вражина. Любит она меня больше жизни.
Илад только с горечью и отчаяньем взглянул на Невера, да утерся рукавом, не жалея роскошного кафтана. И тут его лицо просветлело:
- Есть, есть доказательство! Да, нет у меня кольца. Он остался у ведьмы. Завтра же мы едем к ней, и ты поверишь, что я твоя Милада.
С этими словами юноша развернулся и вышел из шатра, оставив Невера опять в одиночестве переваривать все сказанное.
Глава 25
Поутру караван настолько поспешно, насколько это было возможно, покинул лагерь и направился прямиком в сторону майриной избушки. Невер со своей повозки продолжал в бессилии изрыгать самые страшные ругательства, какие знал, в адрес мерзкого степняка. А тот даже никак не реагировал, молча понурив голову, сидя в своем седле.
Первой не выдержала Чанлиф. Она не могла ни понять, ни принять то, с какой черной неблагодарностью отнесся этот дикий русский медведь к ее любимому, спасшему его из застенков. Девушка подошла к Свану и тихонько шепнула ему что-то на ухо. Бравый воин, который и сам уже давно мучительно переживал за Миладу, вынужденную безропотно абсолютно незаслуженно выслушивать такие гнусности из уст родного мужа, после слов принцессы решительно слез с коня, подошел к Неверу и со словами «Прости, друже!» заткнул ему рот своим платком, полученным на память от жены, ибо ничего более подходящего и чистого не нашлось. После этого в процессии воцарилось гнетущее безмолвие, которое нарушал только стук копыт и скрип колес.