— Я очень устал…
— Понимаю, — тут только Наташа ощутила свинцовую тяжесть, неумолимо давящую на виски. – Я тоже. Надо еще немного продержаться. Сядем в электричку, поспим.
Литва молча кивнул и сделал очередной глоток. Припозднившиеся люди тем временем растекались из зала, и вскоре в нем остались только беглецы да пришедшая только что шумная компания в углу, оглашавшая помпезные своды взрывами хохота. Беларусь посмотрела на них недовольно, но тут же утратила к ним всякий интерес. В голову ей лез всякий бред.
— Торис, я…
Запнувшись на полуслове, девушка мысленно отвесила себе звонкую пощечину. Язык уже не подчинялся воспаленному от недосыпа разуму и собирался наговорить какую-то несусветную ерунду. «Не время, не время», — думала Наташа, не осознавая даже толком, что собиралась сказать. Торис вовсе сделал вид, что ничего не заметил; Беларусь заметила только мелькнувшую на его губах нежную улыбку. Отвернувшись, она хотела позвать официанта, но к собственному удивлению отметила, что тот куда-то испарился вместе с остальными служащими.
И вдруг случилось самое страшное, что только могло произойти. Хрустальная дверь, вышибленная ударом ноги, разлетелась по полу кучей осколков, и в зал посыпались, как крупа из разорвавшегося пакета, люди в одинаковой серой форме. В руках у каждого из них чернели пистолеты. Тут же подскочили со своих мест и те, кого Наташа приняла за шумных завсегдатаев ресторана. У них тоже было оружие. Ощетинившийся стволами круг сомкнулся вокруг Беларуси и Ториса.
Бледный как смерть Литва попытался подняться, но его одернул суровый голос одного из мужчин:
— Сидеть.
Покорно Торис опустился на место, судорожно вцепившись в край стола. Наверное, в нем еще оставалась какая-то воля, которая не позволяла ему упасть в обморок. Из-за спин милиционеров показался безмятежно улыбающийся, как и всегда, Ваня. В руке его поблескивал знакомый уже Наташе кран.
— Ну, все. Погуляли, и хватит, — доброжелательно произнес он, и от его тона у Беларуси по спине словно куском льда провели. Коротким жестом Россия приказал своим подчиненным опустить стволы и отойти на пару шагов. У столика они остались втроем.
Не переставая улыбаться, Ваня отодвинул соседний с Наташей стул и сел рядом, аккуратно прислонив кран к краю стола. Непроизвольно девушка отодвинулась от брата, хотя тот не показывал ни малейших признаков безумия.
— Ну что, — спросил Россия у комкавшего в руке салфетку Ториса, — вернешься домой?
Литва посмотрел на Наташу, и его зеленые глаза на миг блеснули сталью.
— Нет.
— Почему? – пытливо осведомился Россия, чуть наклонив голову.
Литва взорвался. Верно же, в нем сыграла та безнадежная храбрость, что заставляет осужденного на казнь бросаться на своего палача в бесполезной попытке отбить собственную жизнь.
— Почему?! Ты меня оккупировал, и спрашиваешь – почему?
По лицу Вани пробежала тень, и улыбка дрогнула, на секунду сменившись горестной гримасой.
— Оккупировал?..
Наташа, понимая, что сейчас с братом случится новый приступ, на всякий случай отодвинулась еще дальше. Но Ваня вновь поразил ее до глубины души – взгляд его не потемнел, подернувшись пеленой сумасшествия, а сделался чрезвычайно печальным. Даже тоскливым.
— Я тебя оккупировал? – повторил Россия почти беспомощно. Ториса, казалось, подобное поведение выбило из колеи. Наверняка он, как и Наташа, ждал крика, удара, даже выстрела – но никак не пронзительной грусти в ответ.
— Ну… — Литва стушевался. Во взгляде России – могло ли это быть? – блеснули слезы.
— А я ведь как лучше хотел. Как лучше, да…
Наташа до боли стиснула зубы и сжала кулаки так сильно, что ногти больно впились в ладонь. Надо было отвлечь себя хоть чем-то, чтобы сердце не разорвалось на части тут же.
Они молча смотрели друг на друга – те, кто никогда не сможет понять друг друга, ибо у каждого из них своя собственная правда. И, как подумалось Наташе, они никогда не смогут примириться, ибо ни один не сможет признать, что в чем-то был не прав.
— Знаешь, Торис, — наконец начал Ваня, поднимаясь из-за стола и беря кран, — я бы мог тебе наглядно показать, что такое настоящая оккупация, если Людвиг тебя ничему не научил в свое время. На будущее имей в виду – на оккупированных территориях не строят заводы, дороги и школы. Но раз уж ты так уверен, что находишься под тягостным ярмом…
Наташа и Торис смотрели, как Россия неторопливо замахивается, целя в крепления, удерживающие на стене над столом узорчатый щит и скрещенные мечи.
— …тогда тебе придется получить независимость так, как ее в свое время получил я.
Послышался треск, стол содрогнулся под тяжестью рухнувшего на него щита. Звон упавших на пол мечей гулко отдался в опустевшем сердце Наташи. Она не хотела, да и не могла понять, что сейчас случится на ее глазах.
Легко, будто это была пушинка, Ваня поднял один меч с пола и отдал его ошеломленному Торису. Сам взял второй, кран отставил в сторону. Насмешливо и совсем чуть-чуть безумно улыбнулся.
— Докажи, что ты сильнее. Ну?
То, как Торис поднимается из-за стола и становится напротив России, Наташа видела, словно в замедленной съемке. Все ее тело будто онемело, и девушка не нашла в себе сил даже пошевелиться, не то что встать следом за ним и любой ценой остановить. Оставалось лишь прохрипеть севшим от волнения голосом:
— Литва… Литва, не надо…
Ваня бросил на людей в форме красноречивый взгляд, и тут же чьи-то руки приподняли девушку со стула, оттащили в сторону. Она не стала сопротивляться – не было сил.
— Торис…
Литва будто не слышал. Он часто и глубоко дышал, а во взгляде его метался уже азартный огонек битвы. На миг он стал прежним – Торисом, несшимся во главе войска с боевым кличем «В атаку!», Торисом, победившим армию тевтонских рыцарей, Торисом – решительным, отважным, могучим воином…
Девочка стоит перед нахально улыбающимся Феликсом, разглядывающим ее, будто красивую безделушку – куда бы сподручнее уместить. Ей не нравится этот парень, с которым сегодня объединился Литва, не нравится его взгляд, не нравится манерность в жестах и поведении. Она исподтишка косится на Ториса – тот стоит чуть невдалеке и с беспокойством наблюдает за ними.
— Красотка, — резюмирует Польша и по-хозяйски хватает Наталью за подбородок. – И ты хотел ее от меня спрятать, Лит?
Торис ничего не отвечает, только хмурится и делает маленький шаг вперед. Феликс цокает языком.
— Хороша. А уж лет через триста…
— Отпусти, — цедит девочка и, изловчившись, кусает распоясавшегося поляка за палец – больно, до крови. Вскрикнув от неожиданности и боли, тот отступает и сдавленно шипит:
— Курва…
Феликс заносит здоровую руку для удара, и Наталья отступает, пытаясь закрыть лицо ладонями, зажмуривается. Но удара не следует, лишь поток отборной ругани, и девочка осторожно решается приоткрыть один глаз.
Торис стоит между ней и Польшей, выворачивая Феликсу запястье. Лукашевич матерится на чем свет стоит и пытается вырваться, но Литва держит крепко.
— Охренел, типа, да? – наконец, почти жалобно восклицает поляк. – Хочешь, чтобы я тебе врезал?
— Подеремся?
В тоне Литвы нет насмешки или угрозы, а вопрос звучит так, будто речь идет о погоде. Торис отпускает Феликса, и тот тут же отступает на пару шагов, потирая запястье. В глазах его, впрочем, уже нет злости.
— Буду я драться с тобой, полоумным. Да еще из-за девчонки.
— Так и не трогай ее, — строго говорит Литва. – Она под моей защитой.
Наташа осторожно жмется к его плечу.
Сталь сошлась со сталью, и в воздухе рассыпался ворох искр. Умело парировав, Литва отпрыгнул в сторону и стремительно пригнулся, пропуская рубящий удар над собой. Когда лезвие его меча задело Ваню по ноге, Наташа пронзительно вскрикнула, но и только. Она сама не знала, хочет ли, чтобы Торис победил.
Ваню пропущенный выпад нисколько не смутил, и Россия, описав мечом в воздухе стремительную, как бросок хищника, восьмерку, атаковал снова. Торис не успел сдержать удар или закрыться – повалился на пол, но тут же ловко перекатился через себя и, подхватив выпавший из руки меч, молниеносно поднялся на ноги.