Она даже пытается прильнуть поближе, когда Рома панически успокаивает ее тело, пытаясь нелепо унять дрожь. Он повторяет ее имя. Видимо, чтобы Кира не забывала, что она на самом деле существует.
— Ты сказал, ты сказал меньше риска сейчас, — чересчур высоким голосом заводит, — ты сказал, что скоро все закончится. Я не поняла тебя. Ты не пойдешь никуда. Отсюда. Если, если он может убить тебя, ты не выйдешь, Рома.
Она хватается и хватается за ткань, будто действительно будет вот так его удерживать тут.
— Тише, — блуждает он шепотом по ее лицу, — тише, милая. Есть худший сценарий. Он всегда есть. Кулака занесло, но он сам знает, что что-то здесь не так. Ему нужно выйти из этой ситуации с нормальным лицом. Мне просто нельзя загонять его в угол. Это сложно. Но риска действительно меньше…
— … Пожалуйста, тише, не трясись. Ну что такое. Это просто к слову пришлось. Кира, — он пробует дыханием ее губы, вдох-выдох, вдох-выдох…
Она протестует, махает головой, но только тянет на себя Рому сильнее. Дважды избегает прикосновения отчаянных губ.
— Я не смогу, — он ласкает губами ее губы, коротко и настойчиво, несмотря на то, то девушка отворачивается и прячется, — и я не буду жить без тебя.
Роман толкается ртом в ее полураскрытые губы. Сдерживая себя от проникновения внутрь.
А потом у Киры внутри все колошматит и взрыв за взрывом — цепочка гулких, сжигающих дотла ударов, когда он лижет и лижет мякоть ее губ. Лишь изредка прикусывая будто нежностью.
И иногда все-таки проникая языком внутрь, раскрывая поцелуй безудержным порывом.
Он затягивается нерешительными ответами ее языка, и облегченно стонет, снова зализывая и зализывая ее губы и кожу, попадающую под суматошный напор.
Кира не знает, на каком свете находится. Это новая реальность — где летаешь, одновременно упираясь ступнями в плитку.
Глаза больше не открываются. Есть только этот яркий мир обнаженных чувств. Он ослепляет плотной темнотой и беспросветностью.
На контрасте, на вершине противоречия, удерживаешься мучением на пике острия иголки.
И вдруг — наконец-то— осознаешь, что можно тотчас счастливо порхнуть вверх и даже не оглядываться.
— Что ты натворил, — мямлит она задушено, но впивается пальцами в его шею, притягивая поближе. — Что ты натворил… Я не могу, не могу тебя касаться.
Теперь Рома целует ее проникновенно и глубоко, одной рукой вжимая в себя девичье тело так властно, что самому дыханья не хватает. Она хнычет ему в рот, осторожно прощупывая повязки под одеждой.
— Не касайся тогда ты меня, — рокочет он ей на ухо, как секрет, — а я буду тебя трогать.
В конце концов Кира отодвигает Карелина убедительной просьбой и вытянутой рукой. Ладонь прижимает к щеке, словно проверяя на месте ли все.
Напротив, он дышит рвано и беспорядочно. Пытается провести большим пальцем по ее лицу, но она уворачивается. Звук, что Рома издает, Кира не может себе позволить проинтерпретировать.
— Не делай этого, — гневно и жестко требует Роман.
На мгновение она прячет лицо полностью в ладонях, но сразу выныривает обратно, и, шмыгнув носом, прочищает горло.
— Если ты говоришь, что мы все еще вместе, то хорошо. Но мне не по себе пока.
Он рыпается тут же к ней, но она демонстративно отодвигается в сторону.
— Мне нужно будет пространство пока. Не принуждай меня. И не набрасывайся. Я… я…
Срывающимся голосом он вмешивается, когда она не в состоянии закончить фразу:
— Хорошо. Не говори этого. Это слово. Принуждать. И… не отталкивай меня. Хотя бы сразу. Ты же не хочешь отталкивать на самом деле, — он заводит опять гневно, но сбавляет обороты.
Бесцельным касанием она чертит пальцами линию — от выемки его горла до низа живота. Он следит за движениями, как зачарованный.
— Как все просто у тебя, Карелин, — бормочет она. — Хочу и дай. Кто обо мне позаботится? Я о себе должна заботиться.
— Я о тебе позабочусь. Я.
Роман будто бы в размерах увеличивается, его силуэт в темноте преображается. Впервые выпрямился до предельного конца. Пространство расходится трещинами, точь-в-точь повторяя ломаный рисунок ее души.
Она невольно смеется, негромко и коротко. Горько.
— Тебе нужно время, Кира, хорошо. Я просто не собираюсь изображать, что мы не хотим друг друга. Я в эти игры не играю.
Усилием воли она сдерживается от ответного упрека. Когда начинает говорить, он умещает тонкую кисть в своей ладони и прячет ее руку где-то там. В темноте не видно. Наверно, по центру грудины.
— Я не играю ни в какие игры. Рома. И я прошу тебя не наказывать Кирилла за инцидент утром. Неважно, что там как закрыли. Я наехала уже на них. Я буду парией, если ты пройдешься по них катком.