— Рома… До ужина минут двадцать, — строгим взглядом она приковывает его внимание к своему лицу. — Не смей.
Смех его, скорее, выражение шока. Она вся собрана и грозная на вид, и отдает ему приказы. Довольно убедительно.
Пусть смеется сколько хочет, но Кира и впрямь боится, что не выдержат ее нервы, если они снова начнут. Внутри неизвестный вулканище проснулся, и теперь Кира только тем и занята, что тушит его, не позволяя приблизить начало извержение.
— Пожалуй, мы начнем с закусок пораньше.
— Прекрати, немедленно, — возмущается она, когда он опускается перед ней на колени, — мы только что закончили и я два часа собир…
— Я только это хочу поднять, — он показывает вельветовый подстаканник, упавший на пол ранее и оставшийся тогда незамеченным, — и надеюсь, может ты еще на несколько вопросов ответишь.
— Это твоя очередь отвечать на вопросы, дурак, — она вырывает у него квадрат из рук и бросает на тумбу.
— Забудь об очереди. Тебя просто легко раскалывать. Ты ужасающе совестлива.
— В отличии от тебя, — улыбается она во всю ширину рта.
— Ответишь или нет? Насколько сильно меня презираешь?
— … что? — Кира смотрит на Романа в замешательстве.
Он, кажется, уже говорил что-то такое раньше, но тогда не до ответа было. Почему он постоянно поворачивает в эту сторону? Совсем не в ту, что надо. Противоречия сбивают ее с толку, а из-за постоянной близости — как первоклассный чистейший кайф — на обдумывание не остается энергии.
— Насколько тяжело тебе преодолевать презрение и омерзение ко мне?
Роман стоит перед ней на коленях, но ощущается, будто все равно нависает и давит. Загораживает окружающий мир.
— Я не презираю тебя. Я не чувствую омерзения. Я… Я не одобряю и жалею, что ты делаешь то, что ты делаешь. Я бы никогда… никогда не позволила тебе делать то, что ты… ты делаешь со мной, если бы было омерзение, — последнее она выдает уже оскорбленным тоном.
— Что я делаю с тобой? Что ты позволяешь мне делать с тобой?
Она проворно откидывает наглую ладонь со своего подбородка, но Роман тут же задирает платье и удерживает подол, украшенный декоративными камнями, кулаками.
Вместо того, чтобы ожидаемо сопротивляться, Кира пленит ладонями его голову и жестко цепляется за волосы, немного оттягивая на себя.
— Мне не нравится эта игра, — произносит она тихо. — Если я и перечислю вслух все пикантные подробности, поверь, меня это мало развратит. Или чего ты там добиваешься.
— Конечно, нет, — высокомерно отвечает Карелин, и упрямо натягивает края ее трусов на пальцы. Швы трещат. — Я собираюсь развратить тебя окончательно не словами, милая.
Он поднимается вместе с ней, удерживая ее бедра на весу, и залазит на коленях на кровать. Ни возмущенные оклики, ни упирания руками не действуют.
Толкается языком в рот и раскачивает ее поцелуем, размазывая помаду на половину лица. Приходится держаться за него крепко-крепко.
— Можешь не снимать, — указывает он головой на платье, — буду представлять как твои соски трутся о ткань. Ночью уже покажешь.
— Мы опоздаем, дурак, и все из-за твоей наглости!
— Опоздаем ли мы, — голос вибрацией проходится по бьющейся пульсом жилке у нее на шее, — зависит только от тебя.
Поэтому прямо перед ужином, ловким рывком он усаживает ее на себя и Кира беспомощно задыхается, кончая и кончая.
Сначала одновременно на его члене и под натиранием цепкой, расчетливой ладони. Кира двигается на нем, а он наблюдает, касаясь пальцами лишь самой чувствительной точки тела.
— Блядь, я не мазохист все-таки, — хрипит он. — В следующий раз голой будешь.
Затем, когда обессиленная от дрожи и скачки девушка уже не в состоянии регулярно двигать бедрами, Роман насаживает ее прытким ритмом дальше, вхождение за вхождение оборачивающимся остервенением.
— Рома, — жалуется она, — ты же… ты уже своего почти добился…
— Еще, — просит он, — еще. Кончи еще раз, ну же.
— Я не могу, — шмыгает она носом, — я не могу, только если…
Она сама себя трогает, и Карелин резко поднимается, врываясь толчком за толчком в хлюпающую щелку еще быстрее. Их губы сходятся и расходятся прикосновением; он прикусывает мякоть ее рта, когда она пытается посмотреть вниз на собственную ладонь.
— Держи меня. Держи меня!
— Чем я, по-твоему, занимаюсь?!
Он протяжно дышит ей в лицо, когда оба кончают. Затем пытается наказать скрытые под платьем соски захватом рта. Возмущению Киры нет предела — ткань теперь вся в слюнях.
— Сдадим в химчистку, как вернемся из ресторана. Давай, перекрась помаду, и пошли.
Кира ударяет его подушкой со всей силы и он мужественно выдерживает нападение египетским хлопком.