Ублюдок запирал ее. Или ублюдок издевался над ней, пользуясь изоляцией.
Роме нужно знать.
Он узнает, что мертвец наделал.
Он исправит это.
Кто-то дышит вместо него, по легким рябь проходит и перепрыгивает на пульсирующий кусок плоти над ребрами.
Кто-то дышит, но это не он, ведь он не все может сбросить жгут, перетягивающий дыхательные пути. Кто-то другой.
В мозгах фаршем взрываются картинки, сценарии, предположения, и по жилам лавой несется злость.
— Когда это ты съехала от него?
Кира смотрит на него как-то странно.
— Не имеет значения. Зачем это тебе? Ничего трагического он мне не причинил. Забудь об этом. Скоро… посадка.
— Ничего трагического? А что причинил?
— Что из «я не хочу об этом говорить» тебе непонятно? Господи, мы летим на отдых, Роман. И ничего удивительного, что ты не понимаешь меня, потому что… потому что ты не в том положении, чтобы понять каково это.
— Я могу понять многое очень хорошо, — медленно выговаривает он, — я многое понимаю, когда речь идет об отцах.
— Правда? — не выдерживает девушка. — О том, как сначала зависишь от мужика больше тебя в три раза, потому что он — взрослый, а ты — нет, а потом зависишь только потому что он все равно тебя уроет. Эта последняя часть тебе хорошо понятна? Когда я говорю, что никто не удержит меня взаперти и что я не дамся живой — я имею в виду вещи, которые ты понять не можешь. Никто не удержит. Включая тебя.
Она говорит что-то дальше, возможно успокаивая его и пытаясь сгладить мрачную атмосферу, но Карелин не может услышать — он улавливает только обрывки фраз.
Шаг назад дается нелегко.
Внутренности скручивает веревкой, и теперь… Теперь есть на чем повесится. Пульс грохочет как чертов бронепоезд по просевшим рельсам.
— Включая меня? — повторяет он ошеломленно. — Кира. Ты ведь не предполагаешь, что я… Что я когда-нибудь смог бы тебя хоть пальцем тронуть. Ты…
Она раздраженно тянет змейку сумки назад и поворачивается к нему не сразу.
— Нет, я не предполагаю худшие сценарии. Такая я наивная, Карелин. Но ты только что угрожал мне подвалом. Только что. И ты закрыл меня в спальне тем утром? Закрыл или нет?
— Я не угрожал тебе, — переходит на крик он, — я предупреждал, что ситуация может вынудить меня. Ты что ли думаешь я этого хочу! И я закрыл тебя в комнате на две минуты. Чтобы поговорить по телефону. Я никогда больше этого не сделаю. Ты говорила… ты говорила, что не чувствуешь… что у тебя нет омерзения ко мне.
— Омерзение здесь ни причем, — морщится она. — Что тебе далось это омерзение? Это для тебя твои слова про подвалы и удерживания не угроза, а мне стоит расценивать ее так. Ведь я ничего не смогу сделать, если ты вдруг захочешь?
Она даже поглаживает его по льняной летней рубашке и костяшками пальцев проводит по щетине. Но он не может этого почувствовать. Осязание барахлит как мотор перед поломкой.
Он все еще не может поверить в это. Все происходит наяву? Кира сказала… она сказала… Она собирается…
— Не бери этого в голову. Этот разговор бессмысленный. Я не собиралась этого говорить.
Отцепляет холодные пальцы от своего лица и удерживает на весу, не зная что делать дальше.
Не собиралась говорить, но думает же так!
— Я закрыл тебя в комнате, чтобы самому прийти в себя.
Она молчит.
Она молчит и тишина словно болотная жижа, и Рома увязает. Чужой, а не своей пятерней проводит по волосам. Господи, они мокрые, так он взмок.
— Я лучше прострелю себе руки, чем дойдет до такого. Ты поняла?..
Дышит легкими наполную, жаль только не кислородом, а жаром. Скворчащим огнем пульсирует кровь.
— … ты поняла меня? Этот самолет не сядет, пока ты не поклянешься…
Бросается к ней, а она вспыльчиво разворачивается. Тогда обходит с другой стороны и снова — в лицо.
— … обещай мне, что никакого «живой не дамся» не будет. Я убью их всех, ты поняла меня? Если кто-то… если ты будешь в опасности, я убью их всех.
Он не может остановиться: сотни предупреждений и аргументов одномоментно толкаются на выходе из башки. А выход пожаром завалило.
— Не буду я клясться! — сама приближается к Роману. — Не буду!
— Выброси это из головы! Кира, очнись!
— Значит, не сади самолет, — кричит она, — не сади!
— Я не позволю! Я не дам этому случиться! Никогда, слышишь!
Он ревет как раненный зверь, преграждая ей путь и заслоняя выход через перегородку.
— Что с тобой? — дышит она сама учащенно. — Что за реакция? Ничего еще не случилось, Рома.
Лучше бы она шлюз открыла и толкнула его. Пускай. Роман как-нибудь бы справился.