— Я обожаю капельку. Форму, я имею в виду. Боже, просто невероятное!
Его губы подрагивают в улыбке. Роман подвигает бархат и картонку к девушке.
— Я… рад, что тебе нравится. Я заметил, что серьги ты особо не носишь. И мне объяснили, что чистые бриллианты особенно хороши на кольцах.
В порыве она бросается ему на шею, даже не дав договорить. Он тоже коротко смеется, усаживая Киру себе на колени и легонько подбрасывая ее на ноге. Смазанно целует крыло выступающей ключицы.
— Спасибо, — шепчет она.
— Ерунда. Это мелочи.
Смысл ранее сказанных им слов начинает доходить до ватной, глупой головы Киры. Серьги-то она особо не носит, да, но вообще куда она сможет надеть это кольцо? Это же смешно.
Все это смешно и нелепо. Абсурд.
Смехотворно гонятся за каждой искрой отблескивания. Это кольцо не имеет ничего общего с ее жизнью.
Господи, они с кольцом — самые несовместимые вещи на свете.
Кира — просто жалкая мечтательница и тупица.
Ей завтра полы драить, и опять названивать Морозову, и они с Петей уже вылезли из бюджета, зафиксированного на месяц.
— Мне некуда его надеть, — произносит она словно под гущей мутной, холодной воды.
Он утыкается носом девушке в шею и затягивается запахом кожи, но она никак не реагирует на это.
— Я закажу еще капельки, только отдельные. Я знаю, куда ты можешь одевать их на цепочке, просто ничего другого одевать не надо будет уже. Хм, как думаешь, куда? А с кольцом прид…
Замечает Роман, что она задыхается не сразу. Это дает ей фору выплакать первую порцию толстых, горячих слез.
— Что за…
Она ломается всхлипом, и теперь рыданья лавиной уничтожают на своем пути весь этот вечер. Пытаясь снять кольцо, она заглатывает воздух, как в агонии.
— Что такое? Что блядь такое, Кира? Что происходит?
Естественно, Роман удерживает ее силой, когда она порывается рвануть куда-то в сторону.
— Кира, успокойся, — обеспокоенно просит он, — зачем так плакать? Что-то случилось? Рассказывай мне.
Она мотает головой, закрывая одну часть лица ладонью.
— Ничего не случилось. Я… Это очень красивый камень, — она рыдает пуще прежнего, — куда я его надену? Да никуда. Мне завтра вот… Я же в цех с ним не пойду. Я вообще больше не хочу туда идти!
Он покачивает ее на колене.
— Не иди. Больше никогда. Это все тебе не надо. Забудь, как о страшном сне.
— Ты не понимаешь, я…
— Что я не понимаю? Кира, не знаю кому и что ты доказываешь, но впахивать за копейки без нормальных выходных, хоть шить, хоть полы мыть, это…
Ошеломленная, она поворачивается к нему резко.
— Т-ты знаешь?
— Конечно, я знаю, — заводится он, но протяжно выдыхает и перебрасывает шелковистые волосы с одного плеча на другое. — С ума сойти можно, ты думаешь… Ты думаешь, я не узнаю, что с тобой такое? Мы тут с тобой не в кошки-мышки играем в яслях. Чего я не знаю — это нахрена ты это сделала.
Кира поспешно вытирает новоприбывшие слезы. Уверенность в том, что он знать не может — потому что не смог бы сдержаться и промолчать — теперь кажется наивной, как и прошлая безответственность по отношению к проблемам на работе.
— Будто я специально это сделала, — шмыгает носом она. — Они предложили, и мне пришлось согласиться.
— Зачем?
Лежащую на столе руку Роман сжимает в кулак, но голос остается спокойным.
— Выхода другого не было. Послушай, все сложнее, чем кажется. И потом, штраф…
— Какой еще штраф? — ударяет он кулаком по деревянной поверхности и удивительным образом, это отрезвляет Киру. Она вытирает уже последние слезы. — Ты сейчас, абсолютно серьезно, хочешь сказать, что не было выхода, потому что штраф какой-то надо заплатить? Рассказывай все, если не хочешь, чтобы цеха твои завтра сгорели нахрен.
Она бьет его по руке, но после прижимается еще сильнее.
— Они не выплатили мне зарплату за сентябрь. Пошло в уплату штрафа. Надо было как-то оплатить оставшуюся часть. Ты понимаешь, что я забросила нормальный ход работы этими поездками?
— Как-то оплатить, — повторяет он сухо. — Сколько?
— Ну зачем ты, — ежится она. — Рома, уже дело сделано. Мне дней восемь осталось работать и штраф будет оплачен. А вот надо думать… думать, что даль…
— Сколько?
— Зачем это тебе? — разворачивает Кира к себе лицо с окаменевшим выражением.
Он смотрит ей прямо в глаза.
— Хочу знать сколько стоит спокойствие и настроение моей женщины. Вдруг мы с ней и впрямь не можем себе это позволить.