Выезжают они на день позже позже, чем рассчитывали. Брат остается непреклонным в отношении занятий, и заставлять она его никогда не станет.
Идея переехать на следующий год — а может быть и дольше — в город намного меньше сразу пришлась Пете по душе. Меньше людей, и больше денег у них останется в конечном итоге. А еще Петя души не чает в природе, а Острог граничит прямо с заповедником.
Кира хочет убраться из города. Нужно закрепить знание, что ничего ее здесь больше не держит. Ее будто вообще больше ничего нигде не держит. Ей-Богу, весы врут — она не пятьдесят восемь килограмм весит, а грамм двести.
В ПГТ можно будет поизображать, что начинается новая жизнь. Давно, кстати, стоило ее начать, но Кира увязла в сказочных облаках. Оказались болотом, где до суши — непреодолимые вязкие дали. В старой жизни у раны нет шансов затянуться. Остается только надеяться на шрам уже в другой реальности.
Кира постоянно успокаивает ладонью плоть над сердцем. Вот-вот должно заболеть. Вот-вот, постоянно, в преддверии расщепления. Но оно все не случается. Задеревенел кровососущий насос. И будто обрастает и обрастает твердью, оттого и успокаивать надо и проверять — не вылезло еще?
Одно дело, жалеть и жалеть, что верила всем этим шекспировским речам. Смешно, наверно, когда-то будет. Ну, не она — первая, и не она — последняя.
Другое дело, что больше ничего не будет… Не будет моментов телесного восторга, болезненно сладкого наслаждения, просто прикосновения руки, даже по плечу или спине, невзначай, закончилось, закончилось, закончилось…
Неприятно к самой себе прикасаться, даже элементарно отмывая грязь в душе или натягивая одежду. Все не то, и от противоречивых ощущений опять рвутся слезы на свободу, но Кира выпустить их не может. Есть же предел какой-то. Даже не гордости, а непрактичности.
На вокзале Кира покупает билеты наличными и на придуманное имя. Заранее она приобрела онлайн билеты в совсем другой город.
Они с Петей заходят в вагон поезда, следующего совсем не туда, куда им нужно, и проходят почти в самый конец. Там быстро переодеваются, и по отдельности следуют в нужный им поезд на соседнем перроне.
Кира не собирается рисковать ни на секунду, и если вдруг за ними присматривают, есть шанс оттянуть время. Собственная паранойя воспринимается с неким удовлетворением. В конце концов, вероятность слежки за ними — до ужаса — мизерная.
Когда за стеклом уже мелькают бескрайние снежные дали, она стягивает с волос серый платок.
Пружинистая качка под бесконечными рельсами погружает в суматоху чувств. Одни сомнения… Она возвращается снова и снова к последнему вечеру, а потом — к вечерам до этого, и она запретила это себе, но состав мчится, а город остается позади, и Кира старается дышать ровно, дышать продуманно, отсчитывать про себя…
И твое нахождение в машине было ошибкой.
Учитывая, что через полчаса он ушел, слова обрастают иным смысловым мясцом. А ведь ее нахождение в машине, в квартире, в самолете, в его жизни — он, в конечном итоге, обозначил ошибкой.
Как и закрывание глаз на твои выкрутасы.
У Киры иногда и на саму себя терпение заканчивалось. А с терпением у Карелина были отношения посложнее, чем с самой Кирой. Господи, да какие у них отношения были? Карелин почти все скрывал, потому что с наивными и любопытными не делятся чувствительной информацией, а Кира все скрывала, потому что не совсем дура. Да уж, уберегла часть себя, и где, где эта часть сейчас?
Вот и сказочке конец, а кто слушал — тот знал, чем все закончится.
От прикосновения руки Пети она вздрагивает, и панически обводит полупустой вагон взглядом.
Несколько женщин и один старик смотрят на нее. Как и нахмуренный брат.
— Кккира. Все… Ты ввв порядке?
— Да, — слишком громко заявляет она. И прочищает горло. — Конечно, Петя. А что… что такое?
Он глядит на сестру, вроде внимательно, а вроде и дежурно. Перекладывает сумку, лямки которой девичья рука сжимает слишком крепко, на другую сторону скамьи.
Другие путешественники забывают о ней, кроме одной румяной женщины средних лет. Возвращается и возвращается к девушке короткими взглядами, но ничего не говорит и ничего эмоционально не выдает.
Кира нервно сглатывает. Господи, ей нужно побольше общаться с живыми людьми. Зачем — непонятно, но надо.
Размытые улицы Острога, на удивление, хороши и приятны днем, как и опасны и неудобны вечером.