— Я опять напомнила тебе о той девушке? — спросила она. И добавила: — Небось ты и с ней встретился только один раз.
— Нет, — сказал он. — Мы с ней встречались много раз. — Он отстранился. — И кто сказал, что я с тобой больше не собираюсь встречаться? Что ты делаешь завтра вечером?
— Да ничего особенного.
— Тогда давай встретимся в том же месте и в то же время.
— Как скажешь.
Он поцеловал ее в щеку и прижал к себе.
— Что случилось? — спросила она.
— В каком смысле? — Его голос прозвучал у ее виска.
— С той девушкой. Почему ты перестал с ней встречаться? — Эллен постаралась задать вопрос небрежным тоном, как бы между прочим. — Может быть, ее опыт мне пригодится.
— А…
Он умолк. Эллен смотрела на лацкан его пиджака, ей были отчетливо видны переплетающиеся серо-сизые нити.
— Все получилось как я тебе рассказал внизу. Наши отношения осложнились. Пришлось все прекратить. — Он глубоко вздохнул. — Она плохо знала жизнь.
Эллен попыталась высвободиться из его объятий.
— Пора идти.
Он прильнул к ее губам в долгом поцелуе. Она закрыла глаза — ее почти тошнило.
Она выскользнула у него из рук, повернулась к двери и, не глядя на него, вставила в скважину ключ.
— Завтра в восемь, — сказал он.
Ей пришлось обернуться, чтобы взять у него пальто. Их глаза встретились.
— Спокойной ночи, Эви.
Эллен открыла дверь спиной и задом переступила порог, заставив себя улыбнуться.
— Спокойной ночи. — И закрыла дверь.
Она неподвижно сидела на постели, все еще держа в руках пальто, когда зазвонил телефон. Это был Гант.
— Я вижу, ты ведешь веселый образ жизни.
Она вздохнула:
— Знаешь, мне даже приятно слышать твой голос.
— Да-а? — протянул он. — Подумать только. Значит, ты убедилась в моей невиновности.
— Да. Пауэлл с ней встречался. И я была права, настаивая на том, что это не было самоубийство. Он без конца толкует о девушках, которые вешаются мужчинам на шею, все принимают всерьез и тому подобное.
Ей больше не надо было следить за каждым своим словом, и она с облегчением рассказывала все Ганту.
— Ну и ну — ты прямо Шерлок Холмс. Кто тебе все это рассказал?
— Он сам.
— Сам?!
— Я с ним познакомилась в баре, где он работает. Меня зовут Эвелин Киттеридж, я приехала из Де-Мойна и ищу работу секретарши. Мы провели сегодня вечер, и я совершенно вымотана — все время приходилось быть начеку.
Гант долго молчал.
— Ну и что дальше? — наконец устало спросил он. — Надеешься выбить из него письменное признание?
Эллен рассказала Ганту, как Пауэлл вдруг потемнел лицом, когда они проходили мимо здания муниципалитета, и повторила все те слова, которые он произнес под влиянием уныния и виски с лимоном.
— Послушай, Эллен, — серьезно сказал Гант. — Это ведь опасное дело.
— Почему? Пока он считает, что я — Эвелин Киттеридж…
— А откуда тебе известно, что он тебе поверил? Что, если Дороти показывала ему твою фотографию?
— У нее была только одна фотография, и там наши лица в тени и трудно что-нибудь разглядеть. Если он и видел эту фотографию, с тех пор прошел год. Он никак не мог бы меня узнать. Кроме того, если бы он подозревал, что я имею отношение к Дороти, не говорил бы со мной так откровенно.
— Да, пожалуй, ты права, — неохотно признал Гант. — И что ты теперь собираешься делать?
— Сегодня днем я была в библиотеке и прочитала все газетные сообщения о смерти Дороти. Некоторые подробности там вовсе не упоминались — например, цвет ее шляпки, тот факт, что на ней были перчатки. Завтра вечером я снова встречаюсь с Пауэллом. Попробую завести разговор о ее «самоубийстве» — может быть, он проговорится, скажет что-нибудь, чего нигде не мог узнать, если не был с нею на крыше.
— Это не убедит присяжных. Он может сказать, что был в то время в муниципалитете и видел ее после…
— А я и не ищу доказательств, которые убедили бы присяжных. Мне просто надо доказать полиции, что я вовсе не полоумная со слишком живым воображением. Если я сумею их убедить, что он был возле нее, они будут обязаны возобновить расследование.
— Мне непонятно, как ты собираешься выведать у него такие подробности, не вызвав у него подозрений. Не идиот же он!
— Все равно надо попробовать, — упорствовала Эллен. — Больше ничего не остается.
— У меня есть хороший молоток. Можно было бы стукнуть его по голове, оттащить к месту преступления и заставить признаться.