Это было то самое место в истории, когда Арину хотелось вернуться в прошлое и закрыть ладонями маленькие уши мальчика. Чтобы заглушить звуки. Он хотел сказать тому мальчику, чтобы тот зажмурился. Эхо застарелой паники вновь сдавило грудь Арина. Ему так хотелось помешать мальчику стать свидетелем того, что произошло дальше.
Зачем Арин так поступал с собой? Это усилие по изменению своих воспоминаний о той ночи — причиняло боль. Навязчивая идея. Порой мысли об этом причиняли больше боли, чем те события тогда. Но даже теперь, спустя десять лет после вторжения валорианцев, Арин не мог отделаться от отчаянной мысли, что мог что-то изменить тогда.
Что было бы, если бы он закричал?
Или умолял солдат отпустить сестру?
Что, если бы он подбежал к родителям, которые не знали о его присутствии, и остановил отца, выхватившего кинжал из ножен валорианца?
Или его мать. Конечно, он мог спасти ее. Она не борец, не такой у неё был характер. Она бы не сделала этого, зная, что сын там. Он видел, как она набросилась на солдата, державшего сестру. Солдаты зарезали отца. Дверь в гардеробную закрылась за Анирэ. Кинжал скользнул по горлу матери, её кожу покрыл яркий шлейф крови.
В ушах у Арина стоял рёв. Его глаза были сухими льдинками.
После того как солдаты оторвали кричащего мальчика от тела матери, его увели вместе со слугами в город. На холме горел королевский дворец. Всех членов королевской семьи вздернули на рынке, в том числе и принца, за которого Анирэ собиралась замуж. Может, его сестра была ещё жива? Но спустя два дня Арин увидит её мертвое тело на улице.
Всё самое худшее, что могло случиться, — случилось. Арин проглотил слёзы. Он был безмолвен в своем ужасе. Он сделал, как ему велели. Нужно вести себя как следует, так сказал ему солдат.
Он увидел вооруженного мужчину, шагающего в окружении войск. Позже, Арин узнал, что генерал был молод в момент вторжения. Но в ту ночь этот мужчина казался древним и огромным: монстром из плоти и железа.
Арин представлял, как, если бы это было возможным, встал бы на колени перед тем мальчиком. Как бы он прижал его к своей груди, спрятал бы его зарёванное лицо у себя на плече. «Тише, — сказал бы ему Арин. — Ты не будешь одинок, ты станешь сильным. Однажды ты отомстишь».
То, что случилось с Кестрел, было не самым страшным. Это нельзя сравнивать.
Арин размышлял об этом, когда его корабль с оставшимся валорианским флотом бросил якорь в геранской бухте, залитой лунным светом. Он провёл пальцем по шраму, рассекающему левую бровь и всю щёку. Потер огрубевшую кожу. Недавно появившаяся привычка.
Нет, ему больше не было больно думать о Кестрел. Он был дураком, но ему пришлось простить себе худшее. Сестра, отец, мать. Что до Кестрел… Арин теперь более или менее представлял, кем он был: человеком, который слепо верил, который напрасно отдал свое сердце.
Возможно, она уже замужем за валорианским принцем. Она играет в свои игры при дворе. Не сомневаясь в победе. Может, её отец напишет дочери с фронта и попросит об ещё одном блестящем совете, благодаря которому она однажды уже приговорила сотню людей в восточных землях к голодной смерти.
Голову Арина сдавило от отвращения. Как же он раньше был очарован дочерью генерала Валории! Как когда-то её отказ уязвил его. Теперь же он думал о Кестрел с холодным спокойствием. Словно к ушибу приложили лед.
Теперь он испытывал лишь благодарность. Потому что она больше ничего для него не значила. Разве это не дар богов, вспоминать её и ничего не чувствовать? Если же он что-то и чувствовал, то это было не больше, чем просто прикоснуться к шраму и удивиться тому, насколько он длинный и как омертвели нервные окончания на коже. Арин знал, что некоторые вещи будут всегда причинять боль, но Кестрел уже не была одной из них. Она была раной, которая наконец-то зажила.
Глава 2
Ей некого было винить, кроме себя.
Повозка катила на север, Кестрел оглядывала меняющийся пейзаж через зарешеченное окно. Она смотрела на горы, сменяющиеся равнинами, усыпанными островками тусклой красноватой травы. По отмелям выхаживали белые длинноногие птицы. Ей даже попалась на глаза лисица с белым птенцом в зубах. У Кестрел от голода свело желудок. Она бы сама с удовольствием съела этого птенца. Да что там птенца, она бы проглотила лисицу целиком. Порой ей хотелось съесть себя. Она проглотила бы всё — грязное синее платье, кандалы на запястьях и одутловатое лицо. Если бы она могла поглотить себя, то от неё бы не осталось и следа, как и от ошибок, которые она совершила.