— То, что поможет.
— Вы одурманили меня. — Пульс Кестрел стучал так быстро, что она не различала биения своего сердца. Оно превратилось в одну сплошную вибрацию. Лагерный двор, казалось, сжимался. Она перевела взгляд на женщину и постаралась сосредоточиться на чертах её лица — широкий рот, посеребренные косы, чуть раскосые глаза, две вертикальные морщинки меж бровей. Но улыбка женщины была расплывчатой, а следом и остальные черты её лица стали расплываться и терять чёткость. Они начали отдаляться друг от друга, пока Кестрел не убедила себя в том, что протяни она руку, и её пальцы пройдут сквозь женщину, улыбка которой стала еще шире.
— Вот, — сказала женщина, — так гораздо лучше.
* * *
Кестрел не знала, как она оказалась в темнице. Она была поглощена желанием двигаться. Но ещё до того, как девушка осознала это, она обнаружила, что мечется из угла в угол, смыкая и размыкая руки. Она не могла остановиться. Пульс стучал в висках: по нарастающей, все громче и выше.
* * *
Действие наркотика ослабло. Она была истощена и измотана. Кестрел вроде бы помнила, что провела на ногах несколько часов, но теперь, когда она осознала размер темницы (шкафы в императорском дворце и те были больше), это казалось невозможным. Но ноги ныли, и она увидела, насколько износилась тонкая подошва ее элегантных туфель.
Сердце словно налились свинцом. Кестрел замерзла. Она села на грязный пол, подтянув колени к подбородку, и уставилась на всё многообразие плесени, покрывавшее каменные стены: целое войско крошечных зеленых звездочек. Девушка коснулась узлов на веревках, привязывающих подол разрезанного платья к её ногам. Этот жест заставил её немного прийти в себя.
Большинство попыток сбежать по дороге на север, в тундру, вероятно, было обречено на провал. И всё же Кестрел по-прежнему верила, что, возможно, первая попытка могла стать самой удачной. Возможно, она была такой же отчаянной, как остальные, но у неё все равно было больше шансов на успех. В первое утро в повозке стражники сделали остановку, чтобы напоить коней. И Кестрел услышала геранскую речь. Она шёпотом подозвала говорившего и вытолкнула через решётку окна мертвую маскировочную моль. Она всё ещё могла чувствовать моль между пальцами, пыльцу крылышек. Часть её не хотела отдавать насекомое. Часть её думала, что если она оставит моль при себе, то это как-то отменит её ошибки. Она бы много чего сказала Арину, когда он стоял в музыкальной комнате. Это было лишь позавчера. А она сидела там за роялем, разглаживая руками синие юбки, и кормила его ложью.
Кестрел держала в руке белесую моль. А потом бросила ее в руку тому геранцу. «Передай это своему губернатору, — сказала она. — Скажи Арину, что я...»
Больше она ничего не смогла произнести. Стражники видели, как она потянулась к геранцу через решётку. Они позволили мужчине уйти, но лишь после того, как тщательно обыскали, чтобы убедиться, что Кестрел, а по сути так и было, ничего ему не дала. Может, моль упала на землю? Неужели насекомое так хорошо замаскировалось, что стражи просто не заметили его? Кестрел не смогла разглядеть этого через окно.
Но если геранец придет к Арину и расскажет ему, что случилось, поймет ли Арин, что она сделала и куда её сослали? Она перебирала кусочки истории в своем сознании. Моль: символ анонимного шпиона Арина. Тюремная повозка направлялась на север. Даже если геранец на дороге не знал, кем была Кестрел, он, тем не менее, мог бы описать её Арину, ведь так? По крайней мере, он мог сказать, что эту моль дала ему валорианка. Дальше бы Арин выяснил всё сам. Он был проворный и хитрый.
И слепой.
Я пойду на все ради тебя, писала она в письме, которое нашел её отец. Но эти слова, несмотря на чувства, что она излила на лист бумаги, были ложью. Она отказала Арину. Она не была честной с ним, даже когда он молил об этом. Она притворилась пустышкой, будто была легкомысленна и жестока.
Он поверил. У Кестрел никак не укладывалось в голове, что он поверил. Порой она ненавидела его за это.
Она подавила робкую надежду, что Арин узнает о случившемся с ней, придет и спасет. Это был ужасный план. Это вовсе не походило на план. Ей придется придумать что-нибудь получше.
* * *
Вся еда была чем-то накачана. И вода тоже. В своё первое утро в трудовом лагере Кестрел ела с остальными заключенными во дворе. Они выглядели безвольными и не разговаривали, сколько бы Кестрел не предпринимала попыток их разговорить. Когда она покидала лагерь вместе с остальными, то почувствовала, что отрава добралась до сердца. У Кестрел забурлила кровь.
Они дошли до района шахт у подножия вулканов. Кестрел не могла вспомнить пройденный путь, который им пришлось проделать. Впрочем, ей было все равно. Это отдаленное осознание равнодушия принесло с собой нотку наслаждения.
Работа приносила облегчение. Ей очень хотелось двигаться, делать что-нибудь, куда-нибудь взбираться. Кто-то... стражник? — выдал ей две корзины. И она рьяно принялась наполнять их, вынимая из земли рассыпчатые желтые блоки серы. Она увидела туннели, которые уходили вглубь вулкана. Заключенные, направлявшиеся туда, несли с собой кирки. Кестрел поставили работать снаружи. Девушка осознала — и это осознание было подобно камню, внезапно выхваченному из наркотического потока сознания, — что, поскольку появилась она здесь совсем недавно, топор ей никто не доверит.
Все стражники носили закрепленные петлей кнуты у поясов, но Кестрел не видела, чтобы они ими пользовались. Стражники (явно не являющиеся цветом валорианской нации, раз были отправлены служить в самый худший закуток империи) лениво поглядывали на заключённых, которые без проблем подчинялись приказам. А стражники неспешно переговаривались между собой, то и дело жалуясь на запах.
В воздухе стоял очень сильный запах варёных яиц. Она обратила на него внимание, но ни он, ни запах пота, пятна от которого уже оставили характерные разводы на платье, ничуть её не беспокоили. Когда её сильно затрясло, она задумалась, от холода это или из-за наркотика? Кестрел загрузила обе корзины, прикрепленные к гибкой перекладине, и опустила на плечи. Было очень здорово почувствовать вес; было настолько здорово выкапывать, поднимать, нести и бросать, что хотелось повторять это снова и снова.
В какой-то момент она зашаталась под корзинами. Ей дали воды. И удивительная сила вернулась.
* * *
К сумеркам она вся вымоталась. Но вернулось хорошее настроение. Она отказалась от еды, которую принесла стража, когда заключенные заполонили двор, пройдя через железные чёрные ворота.
— Эта еда другая, — сказала вчерашняя седовласая женщина, которая, как поняла Кестрел, была главной среди стражниц, охраняющих женщин-заключённых. — Вчера вечером я дала тебе попробовать, как хорошо заниматься делом, но сегодня на ночь ты получишь кое-что другое.
— Я не хочу.
— Принцесса, всем плевать на твои желания.
— Я могу работать и без этого.
— Нет, — сказала женщина ласково, — не можешь.
Кестрел отпрянула от длинного стола, уставленного мисками с супом.
— Ешь, или я волью его в тебя.
* * *
Стражница сказала правду. Пища содержала другой наркотик, с металлическим запахом, напоминающим серебро. Он оказывал затормаживающий эффект и от него потемнело в глазах, когда Кестрел привели обратно в камеру.
— Зачем империя заставляет принимать наркотики всех своих рабов? — пробормотала Кестрел, прежде чем заперли дверь
Женщина рассмеялась. Звук вышел приглушённым, словно она находилась под водой.
— Ты удивишься, если узнаешь, сколько всего есть на свете, где ум совсем ни к чему.
Кестрел чувствовала себя словно в тумане.
— Обожаю новеньких. У нас давно не было таких, как ты. Новенькие всегда такие занимательные, по крайней мере, какое-то время.
Кестрел показалось, что она услышала поворот ключа. Девушка провалилась в сон.
* * *
Она пыталась есть и пить настолько мало, насколько это было возможно. Кестрел помнила слова стражницы... но, по большей части, не вспоминала о них и избегала полных тарелок просто из осознания того, что накачанная наркотиком еда изменяла её, и девушке это не нравилось. Когда никто не видел, она опрокидывала миску своей баланды на грязный тюремный двор. Кестрел крошила хлеб, позволяя тому рассыпаться крошками по земле.