— Как дела на острове? — поинтересовался Михаэль.
Зунд пожал плечами.
— В принципе, хорошо, — вздохнул он. — Но князь Меньшиков недоволен генеральным архитектором Жан-Батист Леблоном. Каждый день между ними происходят интриги и склоки… Я полагаюсь на твой язык, Михаэль. Если б Меньшиков не был лучшим другом царя, я бы с чистой совестью столкнул его в один из каналов. Он всегда все знает лучше строителей. Но об этих двух не нам беспокоиться. Сделай каркас для Трезини, а там посмотрим, — он заговорщицки наклонился вперед. — Для тебя хорошо, получить этот заказ. Дурная слава здесь приходит быстро!
Лоб Михаэля пересекли гневные морщины.
— О чем ты говоришь? — рявкнул он. — Не за кем из нас не тянется дурная слава.
— Он имеет в виду слухи о покойнице, — вмешался Иоганн.
Карстен Зунд удивленно посмотрел на него.
— Так оно и есть, — подтвердил он. — Это правда, что она умерла в вашей мастерской? Говорят, она была уродкой?
— Чушь! — рассвирепел Михаэль. — Кто это говорит?
— Только слухи, Михаэль. Среди грузчиков гуляют рассказы, что у умершей девушки вместо рук были плавники. Один даже захотел увидеть, как она побежит обратно к Неве, из которой вышла.
— Суеверная болтовня, — бросила Марфа.
— Я думаю, она была аристократкой, — тихо промолвил Иоганн.
Три пары ошеломленных глаз уставились на него.
Марфа резко тряхнула головой и перекрестилась.
— Не вмешивайся, Иоганн, слышишь? — прошипела она. — Дережев сказал, что она крестьянская девушка. Оставь это.
— Почему? — возразил Иоганн. — Вас никогда не интересовала правда?
— Делать надо то, что приказал Дережев, — нетерпящим возражения тоном ответил Михаэль.
Карстен Зунд смотрел на Иоганна с возрастающим интересом.
— А он не глуп, твой племянник, — обратился он к Михаэлю, затем растянул в улыбке жирные губы и сделал еще глоток. — Крестьяне твердо придерживаются версии рабочих верфи. На кладбище они совершили русалий обряд, зажгли свечи и провели поминальное богослужение. Это должно удержать русалку от причинения несчастья на земле. Тем не менее, будьте осторожны. Кто-то пытается натравить их на иностранцев. Также ходят слухи об убийстве.
Новый заказ так сильно нагрузил мастерскую Михаэля, что он получил разрешение взять в помощь нескольких крепостных. Один из подмастерьев раздавал им указания, как тащить древесину, и учил удерживать стволы сосен, пока помощник не нарубит их тесаком на грубые квадратные балки. Иоганн разглядывал крестьян. Одетые в штаны и балахоны, они стояли с хмурыми лицами. Их чулки состояли из полос ткани и других тряпок, примотанных до колена веревками или берестой. Царь Петр не вводил запрет на ношение бороды простыми мужиками, поэтому лохматые космы свисали им на грудь. Однако волосы они стригли в кружок, и как большинство крестьян, несмотря на лето, носили меховую шапку. Хотя они работали молча и выглядели недружелюбными, Иоганн видел, как они радовались, что не нужно больше без инструмента и тачек голыми руками наполнять землей мешки из грубого материала для засыпки болотистого берега. Они хотели домой в свои деревенские хибары, а здесь им приходилось жить во влажных, грязных чуланах, пить плохую воду и довольствоваться минимумом инструментов. Многих надсмотрщик погонял кнутом, чтобы они руками сгребали в армяки необходимую для перевозки землю. Иоганн видел, как крестьянки использовали даже подолы юбок. Ну, по крайней мере, в мастерской Михаэля рабочая смена для крепостных проходила в лучших условиях.
Через пару дней Иоганну бросилось в глаза, что он часто видит юродивого Митю поблизости от мастерской.
Вроде бы ничего такого он и не делал, только таращил глаза и, качаясь, распевал солдатские песни, но Иоганн точно знал, что дурачок за ним наблюдает. Марфа, увидев юродивого, бросила ему хлеб и ласково с ним заговорила. Один из помощников даже позволил ему себя перекрестить, и этот поступок вновь вызвал у Иоганна недоумение. В присутствии сумасшедшего ему было не по себе. Не раз он вставал по ночам и смотрел на улицу, где ожидал увидеть фигуру. Но даже без Митиного присутствия ночи Иоганну казались очень короткими. Образ мертвой девушки по-прежнему занимал его мысли.
Как наваждение, его мучил вопрос, кем она была на самом деле, и куда исчезла. Но небольшая разведка в крепости, где работали чеканщики монет и другие ремесленники, мастерившие Михаэлю ящик для разменных денег, результатов не принесла.
Как-то утром Иоганн вышел из мастерской и чуть не споткнулся о Митю, который, как сторожевой пес, притаился за дверью. Дурачок закричал и вскочил.
— Ты ее украл! — заревел он и ткнул указательным пальцем в воздухе около глаза Иоганна. — Вырвал из рук Господа!
Потом он зарыдал. Слезы покатились по его грязному лицу.
— Ты ее тащил для наслаждения, и ее утопили, как кошку.
Некоторые работники оглядывались, пронзая Иоганна злыми взглядами. Его считали способным на дурной поступок. Слова дурачка могли нести для него угрозу. Хоть его нутро и сопротивлялось неприязненной усмешке сумасшедшего, тем не менее, он попробовал произвести на него дружелюбное впечатление.
— Оставь меня в покое, Митя, — произнес он примирительно. — Никого я у тебя не украл.
Митя провел грязным рукавом по лицу, размазывая слюни и слезы по щекам. На них остался странный узор из темных и светлых разводов, что придавало ему более безумное и отчужденное выражение. Глаза юродивого горели от ненависти и отчаяния.
— Так много кошек! — визжал он. — Ты всех их пожрал! И паршивые шкуры растянул над божественной золотой чашей.
Его голос резко повысился. Затем он, внезапно, развернулся и помчался через площадь. В середине пути он остановился, заскользил и почти потерял равновесие.
— Я вычислил вас! — крикнул он угрожающе. — Каждый час! Я математик!
Когда ему никто не ответил, он убежал. Лица работников повернулись к Иоганну. Секунду он изучал их глаза, как открытую книгу. В зеркале ненавидящих взглядов он увидел себя — незваного гостя и еретика, посланника дьявола, виноватого в том, что царь отвернулся от старой Руси, пожелав на спинах своих крепостных строить новую империю. Иностранцы, немцы, эксплуататоры и посланники дьявола. В этот момент Иоганн осознал, что указ царя Петра, его нововведения и большие планы образовали тонкую корочку на древнем, кипящем вулкане. Наверху этого слоя находились подданные царя, гладко выбритые и одетые по французской, немецкой или венгерской моде. А глубоко внизу, в кипящем котле, собрались простые крестьяне. Можно переодеть народ, как волка в сказке. Но он все равно оставался волком — и при первой возможности, этот волк сожрал бы немцев, как Иоганна, с наслаждением и жестокостью.
Один крестьянин осмелился презрительно усмехнуться и сплюнул. Другие отвели взгляд и перекрестились. Иоганн расправил плечи и, несмотря на подгибающиеся колени, заставил себя продолжить путь.
— Что он мог иметь в виду? Что я для наслаждения утащил девушку? — Иоганн уныло перемешивал щи.
Марфа, сидевшая напротив него, пыталась залатать кожаную перчатку мужа, которую он использовал при работе, чтобы не поранить руки.
— Он слышал слухи, вот и все, — ответила она. — Не придавай этому никакого значения, он такое про любого может сказать. Никто не станет возражать против заявления Дережева.
— В заявлении ложь, — произнес тихо Иоганн. — И мы оба это знаем.
Она вздохнула и облизала толстую нитку.
— Может да, а может, нет. Забудь, наконец, эти небылицы. Они нас не касаются. Думай о чем-то другом. По-моему, думай лучше о Кристине.
Иоганн непроизвольно заливался краской, когда слышал имя купеческой дочки. Он чувствовал себя неловко оттого, что Марфа о ней знала. В Немецкой слободе Москвы не представлялось возможным что-либо скрыть.
— Она тебе уже написала?
Он удрученно покачал головой. Известий от Кристины не поступало. У него лишь сохранился набросок, сделанный ее сестрой — тонкое лицо с чуть изогнутыми бровямии длинными золотисто-каштановыми волосами, заплетенными и собранными в пучок. Но больше всего Иоганн ценил улыбку Кристины, ее немного рассеянный, мечтательный взгляд и глубокую синеву глаз. Если по ночам не спалось, Иоганн представлял себе, как он однажды возвращается в Москву в качестве корабельного плотника. И в кармане он тогда бы имел нечто большее, чем воспоминания и бумажная картинка.