— Это ради него ты сунула пистолет мне за пояс? — ехидно спросил Каменев, переходя на шепот.
— Ты просто не знаешь, на что способен человек в панике. А Гриша в очень большой панике! — Она ускорила шаги.
Каменев пошел следом, намеренно не спеша, чтобы дать ей возможность поприветствовать Гришу наедине. Ему вообще не хотелось с ним видеться. Хотя скорее всего еще больше ему не хотелось приближаться к жутким рельсовым петлям американских горок. Сейчас они вызывали из глубины его подсознания что-то вроде первобытного страха древнего человека перед стихией, той, которая неотвратимо приближается и ничего с ней поделать невозможно.
— Ты хочешь, чтобы мы сели в эту штуковину, и твой приятель сел с нами, и все вместе мы покатили по рельсам, орали, как дурни, и блевали в разные стороны?! — Гриша недоверчиво покосился на Каменева, который деликатно остался в сторонке, дабы дать им с Лерой переговорить с глазу на глаз.
Увидев, что Вульф смотрит на него, Каменев приветливо улыбнулся и помахал Грише рукой. Тот перевел недовольный взгляд на девушку.
— А что? — просияла она. — По-моему, замечательная идея! Просто покатаемся. Ты катался на этом аттракционе?
— Бог миловал, — буркнул Гриша.
— Нужно когда-то начинать, да? — Она схватила его за руку и потянула в сторону лестницы, по которой уже взбирались немногочисленные обладатели билетов со счастливо перепуганными лицами.
Каменев на негнущихся ногах последовал за ними, сунув руки в карманы джинсов. Он пытался любоваться Лерой. Сейчас она казалось такой милой и непосредственной. Но тут он поймал себя на мысли, что прощается с ней, будто бы взбирается не по лестнице, ведущей на безобидный аттракцион, а бредет на эшафот.
Поднявшись по ступенькам, они сели в вагончики. Лера с Вульфом в один, Егор в следующий.
— Вот. — Она протянула Грише конверт.
Тот осторожно взял его пухлыми пальцами, повертел перед глазами:
— Что это?
— Все как договаривались — европейские паспорта, билет до Лос-Анджелеса.
— За каким хреном я полечу в Америку?!
— С посадкой в Париже.
— За каким хреном я полечу в Париж?!
— Господи! — Она нетерпеливо передернула плечами. — Тебе виднее, за каким хреном. Я не собираюсь развлекать тебя там. Сам как-нибудь придумаешь, чем заняться.
— Да иди ты…
Егор хотел было уже опустить на голову Гриши мощный карающий кулак, но не успел — в этот момент к ним подошел служитель аттракциона и проверил крепления, которыми они пристегнулись.
— Пришли за острыми ощущениями? — улыбнулся он Лере.
Та кивнула:
— Давно об этом мечтала!
— Что ж, мечты иногда сбываются, не так ли?
— Не то слово! — Она покосилась на Егора, и на щеках ее заиграл легкий румянец. Чего совсем нельзя было сказать о Каменеве — его бледное чело покрылось испариной. Да что там чело — он весь вспотел и вдобавок затрясся. «Будь ты мужиком!» — приказал он себе и затрясся еще больше.
Мотор аттракциона осторожно заурчал, и Егор почувствовал легкий толчок. Тележка покатилась.
— Сейчас мы все уйдем в ноль! — радостно закричала Лера.
Вульф повернулся к Егору:
— Парень, не хочу портить тебе настроение, но твоя подружка абсолютно ненормальная!
— Я знаю, — кивнул он и вцепился в железную опору.
— Никогда еще я не была так счастлива! — донесся до него голос Леры.
Каменев ничего не сказал, тележки покатились по рельсам, а потом вдруг сорвались вниз. Он почувствовал, что щеки его поползли к затылку, голову прижало к спинке сиденья, глаза сами собой округлились. Мир перевернулся, ветер уносил визги. Солнце оказалось под ногами, небо посерело пыльным асфальтом. Егор зажмурился. В этот момент тележка остановилась перед следующим виражом. На мгновение он ощутил себя в невесомости. Ощутил это скорее желудком, чем разумом. Его внутренности прекратили бессмысленное сопротивление и, сжавшись изо всей силы, выплеснули свое содержимое ему на джинсы.
— О, нет! — простонал Егор, чувствуя новый приступ.
— Свобода! — заорала Лера.
— Точно, — процедил он сквозь зубы, — для завтрака точно свобода!
Ветер снова засвистел у его висков. Он собрал в кулак всю волю, заставляя свой строптивый желудок угомониться. Но ничего не вышло, очередная порция утренней трапезы окатила его джинсы до ботинок. Каменев уже трижды проклял американские горки, Америку, парк имени Горького и самого писателя — этого вообще непонятно за что. Он покраснел бы от стыда, если б не позеленел от дурноты. В глазах его все кружилось, смешиваясь в один цветной кошмар.