Оберст открыл глаза, адъютант уже отпрянула от него и стояла в тени, сверкая единственным глазом. «А есть ещё ведь ради чего жить!» - подумал оберст, голод утих, сопутствующая головная боль тоже, этот отвратительный на вкус поцелуй со вкусом эрзац-табака вернул Кёнига к жизни. За окном всё ещё выли сирены, беготня и свистопляска в штабе не думала заканчиваться, в лазарете ругался матом, оживший Харальд, в радио-рубке Клаус с облегчением вытирая пот со лба, смотрел в голубые голодные, но зато живые, глаза молодого связиста, где-то в городе по адресу Альтштрассе в подвале сидела женщина и семнадцатилетний пацан, а в кабинете номер сто тринадцать висела уютная тишина, нарушаемая лишь потрескиванием полена и папки с грандиозными планами на зиму. Трабер подвинул лампу, та осветила лицо адъютанта, на нём была улыбка, а в глазу светился огонёк жизни. «Верлинская чертовка, что же ты со мной делаешь?» - подумал Кёниг и, вытерев губы грубым рукавом шинели, заметил:
- А ведь и вправду дерьмо!
- К гадалке не ходи, - ухмыльнулась адъютант.
Конец