При этом я категорически не согласен с идеей, что данный принцип носит универсальный характер и страдания приносят благо всегда. Реальность такова, что большинство страданий беспросветны, бесполезны для души и тела, и ведут не к положительному, а к скорбному и разрушительному финалу.
Говорят, «что не убивает нас, то делает нас сильнее» — я в это не верю. Был бы рад согласиться, но ведь это в самом деле не так. Чаще то, что не убивает тебя, делает тебя инвалидом, навсегда меняет в худшую сторону, пожизненно разрушает психическое и физическое здоровье. По-моему, нельзя относиться к страданию легкомысленно, будь оно твоё или чужое.
И для меня абсолютно неприемлема идея, что чужое страдание должно помочь нам. Я знаю, что многие считают, будто познание чужой боли возвышает нас, делает более благородными существами, но мне это кажется оскорбительным и мерзким. Да, наши собственные страдания иногда могут сделать нас лучше, сильнее, участливее, заботливее, гуманнее. Но другие люди страдают не для того, чтобы сделать нас счастливее или благороднее. Одно дело сказать, что я успешен сейчас благодаря своим прежним неудачам или невезению, или что у меня прекрасный стол потому, что прежде я годами сидел на одних макаронах, или что сейчас я езжу в отпуск куда захочу, потому что раньше у меня едва хватало денег на автобусный билет. И совсем другое сказать, что я наслаждаюсь всем хорошим, что у меня есть, потому, что другие этого лишены.
Жестоко думать, что другие люди страдают от страшных болезней, чтобы у меня было крепкое здоровье. Бессердечно и бессовестно считать, что другие голодают, чтобы у меня был полный холодильник. Безнравственно говорить, что я гораздо больше наслаждаюсь жизнью, когда вижу, что умирают другие — на такое способен только умственно отсталый эгоист. Да, иногда из моих личных скорбей выходит что-то хорошее. Но я не собираюсь благодарить Бога за то, что у меня есть еда, потому что знаю, что у других её нет.
Более того, в мире полно страданий, которые не приносят пользы никому. Восьмидесятилетняя бабка, над которой зверски надругались и задушили, восьминедельный младенец, который вдруг задохнулся и умер, восемнадцатилетний юноша по дороге на выпускной, которого насмерть сбил пьяный водитель — пытаться увидеть в этом что-то хорошее значит отрицать существование зла. Это значит игнорировать беспомощность тех, кто страдает беспричинно и бесконечно. Это значит лишать людей их достоинства и права радоваться жизни так же, как ей радуемся мы.
И должно быть какое-то другое объяснение существования страданий в мире. Или, в конце концов, может и нет никакого объяснения вовсе. Оказывается, именно так объясняют страдание некоторые библейские авторы, и мы увидим это в следующей главе. Их объяснение заключается в том, что нет никакого объяснения.
Глава шестая
Есть ли смысл в страдании?
Каждому довелось испытать страдания и, пока он жив, доведётся ещё не раз. От сломанного ногтя до сломанных костей, от атеросклероза до рака и отказа органов, от излечимых состояний до безнадёжных. Рак забрал моего отца восемнадцать лет назад, в ещё вполне цветущем шестидесятипятилетнем возрасте. Тем летом мы ездили на рыбалку и выглядел он хорошо. Но через полтора месяца отец оказался в больнице на своём смертном одре, метастазы пронизали всё его тело, невозможно представить, как плох он стал. Ещё через полтора месяца мучительных болей доктор сказал, что не хочет увеличивать дозировку морфина, чтобы избежать «зависимости» (иногда поражаешься, о чём думают люди), ещё через полтора месяца папы не стало.
А сейчас, много лет спустя, я пишу черновик этой главы в аэропорту, возвращаясь с памятных мероприятий в честь моего друга и коллеги Билла Петерсена, лекцию о котором я читал в Пенсильванском Университете. Он был потрясающим лингвистом и историком Древнего христианства. Рак унёс его на пике карьеры, в возрасте 59-ти лет. Такое может произойти в любое время с каждым из нас. Даже заурядный грипп может уложить нас в постель и заставить себя чувствовать так, словно мир идёт к своему концу, и нам хочется поскорее сдохнуть или мы думаем, что уже помираем.
На самом деле, от гриппа действительно многие умирают. Самая страшная эпидемия гриппа или инфлюэнцы случилась в Америке в 1918 году и, хотя Первая Мировая война затмила его по своей значимости, он унёс гораздо больше солдатских жизней, не говоря уже о мирном населении. Тот грипп убил больше американцев, чем все войны ХХ века вместе взятые. Сначала он появился на военной базе Форт Райли в марте 1918. Доктора приняли его за новый штамм пневмонии, а потом он словно бы сошёл на нет. Но грипп вернулся и яростно обрушился и на военных, и на гражданских. Он пришёл с фронтов Европы, где солдаты разных армий перезаражали друг друга, а потом притащили заразу каждый на свою родину. Произошла мировая эпидемия апокалиптического масштаба.