Ведь и в поэтических диалогах Иова Бог отказывается объяснять Иову, за что он обрушил на праведника тьму страданий. Здесь отличие в том, что в Екклесиасте ответственность за страдания не возлагается на Бога. У Иова Бог мало того, что причиняет боль, но ещё и не говорит, за что. Как я сказал, мне подобное положение вещей кажется совершенно неудовлетворительным, если не отвратительным: Бог бьёт, ранит, калечит, мучает и убивает людей, а затем вместо того, чтобы объяснить логику своих поступков, является во всей силе, чтобы невинные страдальцы почувствовали собственную ничтожность и заткнулись. Я нахожу взгляды Проповедника более приемлемыми. У него тоже Бог не объясняет, почему мы страдаем. Но у него Бог и не является причиной страданий. Просто на земле так заведено, что люди страдают по обстоятельствам, на которые не могут повлиять, по причинам, которых не могут объяснить. И что нам остаётся делать? Насколько возможно мы пытаемся избежать страданий сами и, насколько возможно, стараемся облегчить чужие страдания, и мы продолжаем жить, насколько возможно получая удовольствие от этой жизни, пока не придёт и нам время исчезнуть с лица земли.
Глава седьмая
Последнее слово — за Богом: Иудео-христианский апокалиптизм
Когда я говорю, что пишу книгу о страданиях, то обычно встречаю два вида реакции. Некоторые чувствуют себя обязанными немедленно объяснить мне, что причиной боли и страдания в нашем мире является свободная воля человека. Не будь её — мы бы превратились в роботов, снующих по поверхности совершенной планеты. А раз свобода есть, то необходимо возникает и страдание. Но стоит мне заметить, что свободная воля не объясняет страдания, вызванные ураганами в Новом Орлеане, цунами в Индонезии, землетрясениями в Пакистане и т. п., собеседник обычно смущенно замолкает или меняет тему.
Другая реакция встречается чаще. Услышав, что я пишу о страдании, люди просто начинают говорить о чём угодно, только не об этом.
Раньше я думал, что у меня уже есть безотказный способ свернуть разговор. Для этого мне достаточно сказать, чем я зарабатываю на жизнь. Вот подходит ко мне на вечеринке человек с бокалом вина, мы мило беседуем, а потом он спрашивает, чем я занимаюсь. Я говорю, что преподаю в университете. «О, а что вы преподаёте?». «Новый Завет и раннее христианство». Долгая пауза, потом: «Как интересно». И, поскольку придумать следующий вопрос собеседник никак не может, он переходит на другую тему. Но теперь, пока пишется эта книга, я ставлю собеседника в тупик ещё быстрее. «А над чем вы работаете сейчас?» «Пишу книгу о страдании». Пауза. «А-а». Долгая пауза. «А потом чем займётесь?» Как-то так.
Дело в том, что большинство людей не хочет говорить о страдании, за исключением тех случаев, когда они готовы за пятнадцать секунд (или меньше) объяснить вам, откуда взялась вся боль, все муки и скорбь этого мира. Это вполне естественно и по-человечески понятно. Никто не хочет иметь дело с болью, без неё куда лучше. А ещё лучше иметь дело с удовольствиями. Нам несложно держаться в стороне от существующей в мире боли, пока мы живём в комфортных цивилизованных условиях. Мы и со смертью не хотим иметь дела — похоронные агентства всё организуют без нас. Даже смерть животных, которых мы едим, довольно абстрактна — боже упаси нас смотреть, как мясник разделывает тушу, не говоря уже об умерщвлении предназначенных в пищу животных, обыденном ещё для наших дедушек и бабушек.
Мы прекрасно умеем не замечать происходящие в мире страдания — особенно те, что не попадают в заголовки газет. Но они случаются в разных частях света, каждый день, то там, то здесь, сколько можно закрывать на это глаза? Большинство из нас вообще не задумывалось о малярии, пока в 2005 году Фонд Билла и Мелинды Гейтс не объявил о выделении трех грантов на общую сумму чуть более $250 млн, чтобы создать и наладить выпуск эффективной вакцины от неё. Была поставлена задача взять под контроль распространение болезни, вызванной почти исключительно комариными укусами. Только тогда некоторые заметили наличие проблемы.
Малярия — это страшная болезнь, она разрушительна для организма, смертельно опасна, но теоретически её распространение можно полностью предотвратить. Невозможно представить, сколько страданий она приносит. По оценкам Национального Института Аллергии и Инфекционных Заболеваний, ежегодно острой формой малярии заболевает от 400 до 900 миллионов детей; почти все они живут в странах Африки. А умирает от неё каждый год около 2,7 миллиона человек. Это больше семи тысяч в день, триста человек в час, пять каждую минуту. От малярии! Большинству из нас нет до этого никакого дела. А ведь почти все погибшие — дети. Но по каким-то причинам мы не замечаем, что они умирают. Предполагаю, что если б на протяжении многих лет каждую минуту умирало по пять детей в нашем родном городе, мы оказались бы более заинтересованы как-то изменить ситуацию.