Несмотря на это, музыкальная терапия помогает установить контакт с больным аутизмом, когда слова бессильны. «Если бы нам удалось разработать эффективные невербальные формы музыкальных занятий, — утверждает Памела Хитон из Лондонского университета, работающая с детьми-аутистами, — мы смогли бы понять, как они учатся и вообще воспринимают информацию».
Если причины аутизма пока не установлены, то о синдроме Уильямса известно, что он возникает из-за генетического сбоя в седьмой хромосоме. Дети, страдающие этим заболеванием, плохо поддаются обучению (их IQ в среднем равен 60) и часто страдают нарушением координации. Специалисты немедленно узнают их по характерным чертам так называемого «лица эльфа»: широкому лбу, пухлым щекам, большому рту, к которому словно прилипла улыбка до ушей, и маленькому заостренному подбородку.
В некоторых областях, однако, такие дети демонстрируют способности выше средних: у них превосходная память на лица, хорошо развита, эмоциональна и выразительна устная речь и относительно большой словарный запас, они обладают заметным музыкальным талантом, абсолютным слухом, исключительным чувством ритма и прекрасной музыкальной памятью, способны долго слушать музыку, петь или играть на музыкальных инструментах. Оливер Закс называет их «гипермузыкальные создания». В книге «Однорукий пианист» он рассказывает о своем посещении летнего лагеря для людей с синдромом Уильямса в Массачусеттсе: «Все обитатели кемпинга были ко мне очень дружелюбны, хотя я никого из них раньше никогда не встречал, и общались со мной приветливо, как со старым другом или родственником — расспрашивали, как я добрался, есть ли у меня семья, какой цвет я люблю и какую музыку предпочитаю слушать. Никто не стеснялся меня, даже малыши, которые, как правило, застенчивы с посторонними. Они доверчиво брали меня за руку, заглядывали в глаза и общались с непринужденностью, поразительной для их возраста».
Закс пишет, что музицируют в лагере практически постоянно. И даже те дети, которым трудно самостоятельно завязывать шнурки или застегивать куртку, прекрасно играют на музыкальных инструментах.
Сравнивая их музыкальный дар со сверхъестественными способностями некоторых аутистов, Закс заявляет: «Талантливые аутисты производят впечатление, что появились такими на свет, не нуждаются в развитии способностей путем тренировок и обучения и полностью независимы от влияния извне». Дети с синдромом Уильямса, напротив, стремятся исполнять музыку вместе с другими и для других — для них это своеобразный способ общения. Дэниел Левитин в своей лаборатории сканировал мозг людей с синдромом Уильямса во время прослушивания музыки. Полученные результаты показали, что при этом активность наблюдалась в гораздо более обширных областях головного мозга, чем у здоровых людей. «Их мозг словно пел с закрытым ртом», — подводит итог исследователь.
Дэвид Харон из университета Огайо считает аутизм и синдром Уильямса полярными, но одноплановыми психическими нарушениями, влияющими на социальное поведение: аутисты не способны устанавливать эмоциональные контакты с другими людьми, страдающие синдромом Уильямса, наоборот, не в состоянии держать дистанцию. Это проявляется и в том, как и те и другие воспринимают музыку. Харон видит здесь подтверждение теории, что первоначальной функцией музыки была социальная, она помогала устанавливать и поддерживать контакты с другими людьми.
Таким образом, музыка способна на многое в медицине и психиатрии: влияние на процессы, происходящие в головном мозге, позволяет использовать ее для лечения пациентов, у которых нарушено взаимодействие между его зонами. А связь с эмоциями дает возможность применять ее в психотерапии. Связывая людей друг с другом, она действует и при нарушениях поведенческой модели.