Бобби вздохнул и тряхнул головой.
– В этом-то и кроется худшая часть брака, – выдавил он мрачным голосом.
– Что ты сказал?
Очнувшись от раздумий, Бобби увидел рядом с собой Фрэнки, приближения которой не заметил.
– Привет, – бросил он.
– Привет. Почему ты о браке? И о чьем?
– Я выразился, так сказать, в общем плане, – ответил Бобби.
– То есть?
– Об опустошающих эффектах брака.
– И кто это опустошен?
Бобби объяснил. И понял, что на сей раз не нашел во Фрэнки сочувствия.
– Ерунда. Эта женщина в точности похожа на свое фото.
– Где ты видела ее? Ты была на дознании?
– Конечно, я была на дознании. А ты как думал? Иначе здесь вообще нечем заняться. Так что дознание стало чистейшим божьим даром. Я никогда еще не была на дознании. И оно привело меня в полный восторг. Конечно, если бы речь зашла о каком-нибудь таинственном отравлении с разными научными отчетами и прочим, все было бы много интереснее; однако не следует быть слишком привередливой, когда тебе на безрыбье подворачивается хотя бы вот такое невзыскательное развлечение. Я до самого конца надеялась, что появятся подозрения в злом умысле, но, к сожалению, все оказалось самым прискорбным образом понятно и просто.
– Какими кровожадными инстинктами ты руководствуешься, Фрэнки.
– Ну да. Возможно, это какой-то атавизм, или как там это называется, не знаю. Тебе не кажется? А я вот думаю, что полна атавизмов. В школе меня звали Мартышкой.
– А мартышки любят убивать? – вопросил Бобби.
– Тебя послушать, так словно читаешь заметку в воскресном номере газеты, – заявила Фрэнки. – «У нашего корреспондента имеется особое мнение по данному вопросу».
– А знаешь, – вернулся Бобби к исходной теме, – я не согласен с тобой по поводу Кейманши. Но на фото она очаровательна.
– Очаровательно подретуширована, и ничего более, – перебила его Фрэнки.
– Ну да, настолько подретуширована, что не подумаешь, будто один и тот же человек.
– Ты слеп, – возразила Фрэнки. – Фотограф сделал все возможное в рамках своего искусства, однако итог его трудов отвратителен.
– Я абсолютно не согласен с тобой, – прохладным тоном произнес Бобби. – Кстати, а где ты видела этот снимок?
– В местном «Вечернем эхе».
– Наверное, напечатали плохо.
– А мне кажется, что ты явно рехнулся, – возмутилась Фрэнки, – из-за такой наштукатуренной потаскухи – да, я сказала плохое слово, – такой, как эта Кейман.
– Фрэнки, – сказал Бобби, – ты меня удивила. Тем более здесь, у викария, в каком-то смысле на святой земле.
– Ну, тебе не следовало вести себя так смешно. – Фрэнки ненадолго умолкла, а затем охвативший ее приступ раздражения сам собой улегся. – Впрочем, на самом-то деле смешно ссориться из-за этой дрянной особы. Я пришла затем, чтобы предложить тебе партию в гольф. Что скажешь?
– О’кей, шеф, – жизнерадостно отозвался Бобби.
И они вполне по-дружески отправились из дома, разговаривая на ходу о таких предметах, как срезка и доводка мяча, и о том, как надо совершенствовать подсечку.
Недавняя трагедия как будто совсем вылетела из головы Бобби, пока, совершив на одиннадцатой площадке дальний бросок, он вдруг не вскрикнул.
– Чего это ты?
– Ничего, просто вдруг кое-что вспомнил.
– Что же?
– Ну, эти двое, Кейманы то есть, приходили сюда и спрашивали, не произносил ли погибший каких-нибудь слов перед смертью, и я сказал им, что не произносил.
– Ну и что?
– И вот только что вспомнил, что ошибся.
– Похоже, это утро не самое удачное в твоей жизни.
– Понимаешь, слова эти были совсем не такими, какие они хотели услышать. И поэтому, наверное, я не сразу вспомнил их.
– И что же он сказал? – полюбопытствовала Фрэнки.
– Он сказал: «Почему не Эванс?»
– Какая забавная фраза. И ничего больше?
– Нет. Он только вдруг открыл глаза, произнес эти слова – совершенно внезапно – и сразу же умер.
– Что ж, – заключила Фрэнки после недолгого раздумья. – Не думаю, что у тебя есть причины для беспокойства. Пустяковая подробность, и только.