О. Аугусто Барби,
директор Богословского
факультета им. св. Зенона
Я узнал о смерти дона Бернардо Антонини в среду на рассвете. Утро было холодным, дул порывистый, ледяной ветер. Казалось, что он родился на далеких просторах Сибири, а теперь изо всех сил обрушился на Паданскую долину. Ветер завывал на тысячу голосов, как скорбящее сердце, заставлял втягивать грудь, чтобы спрятать невидимые слезы.
Дон Бернардо умер накануне ночью. Он сидел на стуле рядом со своей кроватью. Напрасно его ждали на утреннюю молитву, на литургию предначинания, совершаемую в далеком Казахстане еще затемно. Его последним прибежищем на земле стала семинария в Караганде, «окно» в Монголию и, возможно, в Китай. Всякий раз, услышав о преследованиях местных христиан, он говорил, что священники, вышедшие из его семинарии, будут возвещать Евангелие на землях династии Минь…
Дон Бернардо заглядывал далеко вперед; он был движим страстью апостола, непоколебимой верой влюбленного, преданностью раба, воодушевлением ребенка, искренностью «нищего духом». Он был Божиим скитальцем. Его заслуженно можно вписать в духовную традицию Востока, назвать наследником русских странников. Этот титул он заслужил в большей мере, чем все остальные вместе взятые; услышав об этом, он бы, наверное, радостно улыбнулся.
Мы беседовали с ним от случая к случаю — по телефону или во время его приездов в Италию. Желали друг другу счастья. Он называл меня «золотым пером» католической журналистики. Произносил слово «перо» в манере, которую нельзя было спутать: бесконечно тянул звук «р-р-р-р». И над этим нельзя было смеяться, потому что это не была ни риторика, ни излишняя вежливость. Просто это шло от abundantia cordis (избытка сердца — прим. пер.). Он не знал меры в добре. Буквально в прошлую субботу один близкий человек сказал дону Бернардо, что если он хочет жить подольше, то обязательно должен отдохнуть. Невозможно было, чтобы дон Бернардо ответил иначе, чем: важно не жить долго; важно — все отдать.
Дон Бернардо служил в России с 1991 г., после двухлетнего «штурма» цитадели русского языка. И он глубоко пустил корни в эту землю, она стала для него второй родиной. Он изучал русский язык со стремительностью и «одержимостью» влюбленного. Он говорил, писал и преподавал на десяти языках. В последние годы познакомился даже с китайским и уже делал определенные успехи. Если бы Бог призвал его и туда, он был бы в полной готовности.
Три года назад я приезжал в Санкт-Петербург на рукоположение первых священников, воспитанных в семинарии, которая благодаря дону Бернардо крепко встала на ноги после восьми десятилетий воинствующего атеизма, загнавшего Церковь в катакомбы. Когда закончилась литургия, на которой присутствовали гости из разных стран, мы с ним крепко обнялись, не проронив ни слова, со слезами на глазах. Мы испытали на себе силу Пятидесятницы и могущество Воскресшего. Они были явлены нам наяву, подобно тому, как житейское богословие всегда опережает книжное.
Чего стоила семинария дону Бернардо, можно узнать из разных источников. Телекамеры всего мира запечатлели физическое насилие, которому он подвергся, когда, «вооружившись» дароносицей и статуей Фатимской Богоматери, требовал возвратить верующим храм, в котором в советские времена был устроен склад и фабрика. Он познал и настоящий голод, когда приходилось несколько картофелин «растянуть» на обед и ужин.
Он с улыбкой вписал несколько страниц в историю экуменизма. Пока ученые мужи вели бесконечные дебаты, он делился всем необходимым с нищими братьями-православными. Все, что присылалось из Италии, неизменно разделялось на две части.
Дон Бернардо, помимо всего, твердо верил в роль СМИ. Он открыл «Радио Мария» и основал католический еженедельник, который назвал «Свет Евангелия». Он регулярно посылал мне свои газеты, хотя единственное, что я мог прочесть — это адрес на конверте. В своей душе он по-настоящему писал золотым пером — пером сердца и сокровища, которое нельзя расточить.
Бруно Фазани,
исполнительный директор газеты
«Верона феделе»
Сгусток энергии. Казалось, что дон Бернардо, несмотря на свое хрупкое телосложение, полностью заполнял редакцию «Вероны феделе», войдя в нее. Он обязательно дарил нам один день, приехав летом в отпуск или на Рождество. В остальное время года он часто звонил нам, задавал самые невероятные вопросы: «Какая у вас сегодня погода? У нас пока не очень холодно, всего 20 градусов ниже нуля». Потом следовал каскад новостей. Он рассказывал о своей России, священниках, семинарии, российских чиновниках, православных, которых он называл не иначе как «братья». «А у Вас-то как дела?» — осмеливались мы спросить его. «Прекрасно», — отвечал он с такой улыбкой, что не поверить ему было невозможно. Дон Бернардо был скалой, открытым морем, и невозможно представить, что теперь мы должны говорить о нем в прошедшем времени…
Его смерть потрясла и огорчила весь город. «Огромную утрату понесли не только верующие Вероны, но и вся Вселенская Церковь, — сказал о нем епископ Флавио Карраро. — Дон Бернардо был настоящим человеком Божиим, страстно любил Евангелие; странник веры, подобно Аврааму наших дней». Действительно, он был странником. Постоянные перелеты из Москвы в Санкт-Петербург, из Казахстана в Грузию очень беспокоили его секретаря Терезу Мори, верную помощницу и приятельницу, благодаря которой он поддерживал связь с Вероной. «Я постоянно — вплоть до самого дня его смерти — просила дона Бернардо беречь себя, отдыхать, соблюдать режим питания, — вспоминает Тереза, — но он все время отвечал: „Ничего, в раю будет достаточно времени для отдыха“, и продолжал неутомимо трудиться, несмотря на то, что порой засыпал буквально на ногах». «Что больше всего запомнилось? Его жертвенный дух, бедность, в которой он постоянно жил, и самоотречение ради ближнего, — вспоминает синьора Мори. — Если нужно было поговорить с человеком, помочь ему, он забывал о расписании и полностью посвящал себя этому. И еще я навсегда запомнила сердечную теплоту, с которой он приветствовал любого человека, обещая: „Я помолюсь за тебя“. Он был святым».
Тереза произносит слово «святой» вполголоса, словно боясь потревожить дона Бернардо, который привык работать в тишине, без суеты и шума.
Однако сияние святости в хрупком священнике разглядела не только «его секретарь». О. Сергей Тимашов — один из трех первых священников, воспитанных монсеньором Антонини в семинарии, сначала в Москве, а затем — в Петербурге. «Дон Бернардо был для нас примером, — говорит о. Сергей. — Примером, которому трудно подражать, но не замечать который невозможно, если ты действительно хочешь жить, как учил Христос. Для нас, священников, он был не просто ректором семинарии, но символом любви, которую Богу было угодно даровать нам и нашей бедной маленькой Церкви. Он обладал невероятной способностью принять проблемы другого человека и сделать все, чтобы помочь преодолеть их». Перед глазами о. Сергея суровый 1995 г.: дон Бернардо, «вооруженный» статуей Богородицы и чётками, противостоит московской милиции. «Он встал посередине — между милиционерами и народом. Он хотел, чтобы верующим вернули собор в Москве, перестроенный в советские времена в фабрику. Казалось, что не он держит образ Пресвятой Девы, а что Матерь Иисуса дает ему силы удержаться на ногах. Я никогда этого не забуду».
В чем же кроется секрет неисчерпаемой силы дона Бернардо? Отвечает монсеньор Джузеппе Амари, епископ Вероны на покое. Именно он в 1991 г. направил дона Бернардо в Россию. «Я не хочу уменьшить влияние его огромного ума, интуиции, памяти и культуры, — подчеркивает монсеньор Амари, — однако свои силы он черпал из крайне насыщенной духовной жизни, бесконечной любви к молитве. Это была великая душа, щедрая до немыслимых пределов. Так он и умер: работал, пока не исчерпал свои силы до последней капли».