— Я не слышал никаких подробностей. Знаю только, что мистер Бассингтон-ффренч застрелился. Должно быть, так оно и есть?
— Да. Сильвия с ним разговаривала — убеждала его пройти курс лечения, и он согласился. А потом, наверно, мужество ему изменило. Он заперся у себя в кабинете, написал коротенькую записку… и… застрелился. Бобби, это так ужасно. Это… это безжалостно.
— Знаю, — тихо отозвался Бобби.
Они помолчали. Потом Франки сказала.
— Мне, разумеется, надо будет сегодня же уехать.
— Да, я думаю, это необходимо. Как она… я про миссис Бассингтон-ффренч?
— Она слегла, бедняжка. Я не видела ее с тех пор, как мы… мы обнаружили его. Она, конечно, в шоке. Такое пережить.
Бобби кивнул.
— Подашь автомобиль часам к одиннадцати, хорошо? — спросила Франки.
Бобби не ответил. Франки бросила на него нетерпеливый взгляд.
— Что с тобой? У тебя совершенно отсутствующий вид.
— Извини. Сказать по правде…
— Да?
— Понимаешь, я все раздумывал. Я полагаю… ну… полагаю, там все чисто?
— Что означает твое «все чисто»?
— Это означает, вполне ли ты уверена, что он действительно покончил с собой?
— А, понимаю, — сказала Франки и погрузилась в раздумье. — Да нет, это действительно самоубийство.
— Ты вполне уверена? Вспомни, что говорила Мойра, — что Николсон хотел убрать с дороги двух человек. Так вот, одного из них уже не стало.
Франки опять задумалась и снова покачала головой.
— И все же это самоубийство, — сказала она. — Когда раздался выстрел, я была с Роджером в саду. Мы оба сразу вбежали через гостиную в холл. Дверь кабинета была заперта изнутри. Тогда мы решили войти туда через стеклянную дверь со стороны веранды. Но она тоже была заперта, и Роджеру пришлось разбить стекло. И только тогда появился Николсон.
Бобби задумался.
— Похоже, тут не к чему придраться, — согласился он. — Но Николсон появился как-то уж слишком неожиданно.
— Просто он забыл трость и вернулся за ней, а тут такое…
Нахмурив брови, Бобби что-то прикидывал в уме.
— Послушай, Франки. Предположим, Бассингтон-ффренча действительно застрелил Николсон…
— Заставив его прежде написать прощальное письмо?
— По-моему, подделать такое письмо ничего не стоит. Любое изменение почерка можно объяснить — скажем, дрожала рука и вообще…
— Да, это верно. Ну и что же дальше?
— Николсон стреляет в Бассингтон-ффренча, оставляет прощальное письмо и, заперев дверь, удирает, а через несколько минут появляется, будто только что пришел.
Франки с сожалением покачала головой.
— Идея неплохая, но… не подходит. Начать с того, что ключ был в кармане у Генри Бассингтон-ффренча…
— Кто его там обнаружил?
— Да, по правде сказать, Николсон.
— Вот видишь. Ему ничего не стоило изобразить, будто он нашел его там.
— Да, но я не сводила с него глаз. Я уверена, что ключ был в кармане.
— Тот, кто не сводит глаз с фокусника, тоже уверен, что все видит, например, как сажают в шляпу кролика! Если Николсон преступник экстра-класса, такой трюк для него просто детская забава.
— Да, возможно, но, право же, Бобби, если анализировать ситуацию в целом — никак не получается. Едва услышав выстрел, Сильвия выбежала в холл, и, если бы Николсон выходил из кабинета, она непременно должна была бы его увидеть. К тому же она нам сказала, что он шел по подъездной аллее. Она его увидела, когда мы огибали дом, пошла ему навстречу… привела к веранде. Нет, Бобби, к сожалению, у него есть алиби. И от этого никуда не денешься.
— Не доверяю я людям, у которых есть алиби, — сказал Бобби.
— Я тоже. Но я не вижу, за что тут можно было бы ухватиться.
— Увы. Мы ведь не можем не верить Сильвии.
— Не можем.
— Что ж, — вздохнул Бобби. — Стало быть, будем считать, что это самоубийство. Бедняга. Кем мы займемся теперь, Франки?
— Кэйменами. Не понимаю, как это мы до сих пор их не навестили. Ты сохранил их письмо с обратным адресом?
— Да. Адрес тот же, что они назвали на дознании. Семнадцать, Сент-Леонард-гарденс, Паддингтон.
— Да это наше с тобой упущение — пренебрегли столь важным каналом. Ты со мной согласен?
— Всецело. Но теперь уже, наверное, поздно. Не сомневаюсь, что птички давно упорхнули. Сдается мне, что эти Кэймены — тертые калачи.
— Даже если они упорхнули, я попытаюсь что-нибудь о них разузнать.
— Почему «я»?
— Потому что тебе и тут не следует лезть на рожон. Надо подстраховаться, как и в случае с Роджером, когда мы думали, будто он и есть главный злодей. Исходим из того же: тебя они знают, а меня нет.